Двойная игра

В свои девяносто Дейланд Уэй-старший ставил в тупик всю медицинскую науку, оставаясь в отличном здравии, несмотря на потребление такого количество холестерина, которого хватило бы на закупорку артерий небольшого города. Он ел мясо с кровью, по крайней мере, раз в день, любил все поджаренное и на завтрак съедал каждое утро ветчину с яйцом. Также в течение семидесяти пяти лет он сохранял привычку выкуривать по пачке сигарет в день. Старый человек намного пережил своего единственного сына, и Корд подозревал, что он переживет и своих внуков.

Корд видел, что его брат Стаффорд поглядывал на тарелку дедушки с осуждением, но никто не осмелился бы бросить вызов Дейланду. Поэтому Стаффорд обращался со своей лекцией о вреде холестерина, приводя цифры и статистику, к другим членам семьи и, показывая личный пример, клал на свою собственную тарелку салат и овощи. Пока он говорил, сыновья Попрыгунчик и Скакунок подливали еще соуса на свои куски мяса и намазывали на картошку и сдобные булочки масло. Когда Корд увидел это, он понял, что они подняли бунт против диетического питания. Молча он подмигнул своим племянникам. В Стаффорде было нечто, заставлявшее всех делать совершенно противоположное тому, за что он ратовал.

— Разговор о смертельном вреде холестерина не по теме, — раздраженно оборвала его Холли.

Стаффорд бросил на нее убийственный взгляд. Прентис чуть не поперхнулась от такой ереси. Холли сделала вид, что не заметила ничего и разразилась собственной обличительной речью.

— Чем мы все должны быть озабочены, так это судьбой наших бедных братьев меньших! Поскольку уже слишком много времени человечество самонадеянно и безжалостно уничтожает животных ради спорта, ради меха и еды. Мы уже давно должны понять, как жестоко и отвратительно наше поведение, и мы должны принять меры для того, чтобы исправить положение, пока не поздно.

Все продолжали есть. Холли зажала свою вилку как копье, на лице выражалось отчаяние.

— Я не ем ничего, что имело голову, и я нахожу недостойным, что моя семья, сидя вокруг меня, пожирает бедную беззащитную корову, у которой была голова.

— У картошек есть глазки, тетя Холли, — язвительно заметил Попрыгунчик, когда Холли откусила кусочек испеченной в духовке картофелины. — А глаза — это часть головы. Лучше положите вилку на место.

Корд хмыкнул. Он не мог сдержаться. И заслужил укоризненный взгляд за то, что поддержал эту дерзость.

— Послушайте, вы все, не замолчите ли вы, чтобы я мог спокойно поесть? — прогремел старый Дейланд.

Опустилась тишина. Обед в «Дубовой аллее» был не тем семейным делом, где кто-либо, начиная с детей, поощрялся к разговору. Дейланд Уэй желал и требовал «благоговейной тишины», когда он находился в окружении своего потомства.

— Когда это Холли свихнулась? — спросил Корд Уатта, выходя из столовой после того, как нескончаемый обед все же завершился. — Вся эта чепуха насчет того, чтобы не есть ничего имеющего голову! Я помню, как она обожала поджаренную ветчину и телячью вырезку. А у свиней и телят совершенно определенно были головы. Что стряслось?

Уатт ответил ему вполне серьезно.

— Что-то случилось с Холли несколько лет назад. Корд. Я не знаю что. Она мне никогда не доверяла. Но помнишь, когда она ушла с той работы в округе Колумбия и переехала в Атланту? Ты уже к тому времени пару лет был в Монтане.

Корд кивнул.

— Я помню, мне сказали, что она устала от Колумбии, устала от Среднего Запада и работы в газете. Она хотела чего-то нового, поэтому поменяла работу и города. Прощай, Колумбия и газетная журналистика, здравствуй, Атланта и радиовещание. Так мне объяснили.

— Я думаю, что там было нечто большее, — сказал Уатт. — Я не часто виделся с ней тогда, но она стала совершенно другой. Печальнее, циничнее и осмотрительнее. Прентис думает, что у нее был неудачный любовный роман, но Холли никогда ничего не рассказывала.

— Ну что ж, у человека тоже есть голова, — признал Корд. — И если у Холли был неудачный любовный роман с парнем, у которого было что-то с головой, тогда почему бы не перестать есть существ с головами? Вот где собака зарыта. А чо? — добавил он, копируя жаргон Попрыгунчика и Скакунка.

Уатт попытался, но не смог сдержать ухмылки.

— Иногда ты говоришь такое, о чем остальные осмеливаются только думать.

— Это потому, что я не такой помешанный, как Холли. А если еще неделю проведу тут в Уэйзборо, то меня запросто могут признать невменяемым.

По сути дела, он уже приблизился к тому, чтобы пройти тест на невменяемость, подумалось Корду, когда он стоял в вестибюле красного четырехквартирного дома. После воскресного семейного банкета Уэев прошло уже несколько часов, и он держал в руках горшок с комнатными цветами и читал имена на почтовых ящиках жильцов.