Двойная игра

Мои слова, вероятно, удивили его. Тем более, что я почти два года не поддерживал никаких связей со своими друзьями из английской разведывательной службы и с начала войны не встречался с немцами. Но я хорошо помнил слова Клейста, сказанные мне: «Успехи Гитлера делают еще более необходимой борьбу против него». Позже я узнал, что мое предложение было правильным. Когда мне пришлось снова встретиться с этим офицером разведки, он сказал мне:

— Я принял ваш совет. Он оказался очень полезным и принес нам хорошие результаты.

Он тихо повторил последнюю фразу, как будто сам все еще удивлялся полученным результатам. Но то, что сказал он потом, поразило меня сильнее всего.

— Не хотели бы вы встретиться с Канарисом?

В военное время встретиться с главой секретной службы противника? Я с удивлением смотрел на собеседника, пытаясь понять, не шутит ли он. Он улыбался, но по его глазам я видел, что говорится это вполне серьезно.

— Да, я бы хотел этого, — ответил я.

— Как вам кажется, вы смогли бы с ним поговорить?

— Думаю, что да, сэр.

— Мне хотелось бы послать вместе с вами кого-нибудь постарше вас. Вы не будете возражать?

Меня удивило, что он интересуется моим мнением, тогда как все целиком зависело от него одного.

— Вы не обижайтесь, что я так говорю. Но вы еще очень молоды, и если вы поедете один, то Канарис подумает, что к нему относятся без должного уважения.

— Я понимаю, сэр.

Он немного помолчал, а затем сказал:

— Приходите сюда через две недели.

Я вышел от него в радостном возбуждении.

Однако встретился я с этим человеком лишь через несколько недель, в сентябре 1942 года. Он был в подавленном настроении из-за сенсационных сообщений американских газет, будто Канарис готовит заговор против Гитлера.

— Боюсь, что теперь уже нельзя будет послать вас встретиться с адмиралом, — заметил он.

Его несколько смущало присутствие помощника, который вошел в кабинет по какому-то пустяковому вопросу и посмотрел на меня очень недружелюбно, Ему как будто не понравилось, что я нахожусь в кабинете его начальника.

Как только за ним закрылась дверь, офицер объяснил мне создавшуюся ситуацию.

— Мы должны быть очень осторожны, чтобы не обидеть русских. У вас много друзей среди людей, занимающих высокие посты. И это сильно усложнит дело, если когда-нибудь станет известно, что вы встречались с адмиралом Канарисом.

«А еще больше это усложнит положение Канариса, — подумал я. — Но почему это должно стать достоянием гласности? Ведь никто теперь не считал, что мы ведем «странную войну». Разве от наших русских друзей в Лондоне нельзя сохранить это в тайне?»

Я не верил тогда и сейчас не верю, что это было именно так. Нет, ответ следовало искать в той высокой политике, которую проводило министерство иностранных дел и которая не обсуждалась в парламенте. Английское правительство, по-видимому, придерживалось политической линии, нашедшей свое отражение пять месяцев спустя в формуле «безоговорочная капитуляция», принятой на конференции в Касабланке.

— Мы постоянно что-то предпринимаем, — продолжал офицер из секретной службы, — но всегда появляется «что-то» другое, вроде этой статьи о Канарисе, и разрушает все созданное с таким трудом.

Я высказал предположение, что статья, опубликованная в американских газетах, не отразится на положении Канариса. Возможно, ее сочтут за одну из враждебных попыток посеять раздор между вермахтом и нацистской партией. И если бы теперь с нападками на начальника абвера выступила и английская печать, то это могло бы принести адмиралу лишь пользу.

— Это я бы сделал сам, — заявил я.

Но в то время автор этих слов находился на службе в корпусе морской пехоты и не имел непосредственного контакта ни с газетами, ни с разведывательной службой.

Но мне кажется, что идея написать подобную статью была подсказана вскоре кому-то другому. Однако тон появившихся в печати материалов был более резким, чем это было необходимо. Я останавливаюсь на этом подробно по двум причинам: во-первых, чтобы вывести из заблуждения английских читателей, у которых, возможно, от чтения современных газет могло создаться неправильное представление об адмирале Канарисе, и, во-вторых, убедить немецких друзей Канариса, с негодованием в свое время встретивших эти статьи, что за грубыми и резкими словами скрывались самые лучшие намерения.

Для примера я привожу ниже нечто вроде некролога, опубликованного в английских газетах в декабре 1942 года.