Двойная жизнь Алисы

Мы дружили втроем, понимали друг друга с полувзгляда, одна посмотрела, и все трое засмеялись. Но это была такая девчачья дружба, немного нечистая: одна из нас всегда была в центре, главная, а двое по краям… Та, Главная, все время кого-то из нас выделяла, то одну, то другую. И у меня такое было стыдное чувство: я все время зорко смотрела, кто из нас двоих к ней ближе, и каждую минуту взвешивала, на чьей стороне сегодня превосходство. Мучительная, надо сказать, была история.

Ну, она как-то шла, эта мучительная дружба втроем, и незаметно превратилась в конструкцию другого рода: втроем уже не дружили, а Главная с фавориткой дружили против третьей, несчастной и одинокой. Третьей лишней бывали мы обе, по очереди. Когда по какому-то известному только нашей Главной закону приходила моя очередь быть третьей лишней, мир для меня чернел, я мрачно страдала и ждала, когда меня призовут.

Но однажды она не призвала меня обратно. Ох, Рахиль, как же я страдала: на переменах одна, из школы одна, в кино одна, всегда одна. И все старалась понять: за что, почему?

Недавно я вдруг решила найти ту, Главную, в соцсетях, узнать, что с ней стало, и, может быть, тогда понять, почему… 50 лет прошло, Рахиль, 50 лет! Что, кстати, мешало мне раньше поискать мою обидчицу? А вот что-то мешало.

Я ее нашла! Она так и осталась в районе нашего детства, всю жизнь работала барменом в местном баре, — были такие пятиэтажки с вывеской «КУЛИНАРИЯ», потом вывеску поменяли на «БАР»… В такой серой пятиэтажке она всю жизнь работала, главная девочка, годами приходившая в мои мысли. А ведь она была живая, властная, с той жизненной силой, которая позволяет наступать на других, слабых, на меня. Отчего так сложилась ее жизнь? Должно быть, обычная история: рано начала взрослую женскую жизнь, не выучилась, родила, развелась… Обычные истории часто случаются с сильными, теми, кто наступил на нас в детстве.

Я не о том, что наши обидчики проживут скучную жизнь, а мы будем плясать у костра. Да и кто знает, возможно, она была в своей жизни очень счастлива. Но мне наконец-то, через полвека, стало ясно, почему меня отвергли. Мы с ней были слишком разные. Она меня отторгла всем своим организмом как безусловно инородное тело. В детстве не всегда понятно, с кем мы разные.

Ну, Рахиль, стало ли вам легче оттого, что мною тоже кто-то пренебрег? Надеюсь, что нет.

Не стоит утешаться горестями других людей. Как только я подумала: «Зинке муж изменяет, а мне нет, потому что у меня уже нет мужа» — так меня тут же укусила оса. Откуда взялась оса зимой? Но вот взялась — прилетела укусить меня за то, что я утешалась чужими горестями.

Теперь про ваше вранье.

Вы что, правда считаете, что врать нехорошо? Врать хорошо. В Питере все врут.

Петербург — такой город, что в нем все врут… или играют. Я играла, что я консьерж, Аннунциата рассказывает продавцам на Некрасовском рынке, что она моя хозяйка и не может доверить мне покупать продукты, потому что я приворовываю, мой друг физик притворяется идиотом, и мой сосед только что наврал мне, что «от дождя накрыл мой „кабриолет“ одеялкой», но отчего же тогда в салоне все мокрое?

Неужели вы решили, что я с вами расстанусь? Я и так уже рассталась с мужем, не могу же я расстаться со всеми. Я просто была занята: работала днем и ночью и написала картину «Моцарт на траве», как «Завтрак на траве»[13], что в 19-м зале музея Орсе в Париже.

Я вру, на картине действительно Моцарт, но называется иначе.

В Питере все врут. Так что не сомневайтесь, дорогая Рахиль, врите дальше на здоровье.

Обнимаю.

Глава 11

Год для биографии

Письмо Алисы

Дорогая Рахиль,

еще три записки Художника. Кажется, записки написаны им не сразу по следам событий, а через какое-то время… но, может быть, и нет. Записки без дат, но относятся к 1931 году, — это точно, потому что одно число ясно: 31 марта 1931 года.

ЗАПИСКА 2 (Если считать, что та была первая, помните?)

Я влюбился! Наконец-то я влюбился по-настоящему, а не в Наташу Ростову! Хоть и в Наташу Ростову я был влюблен сильно и глубоко.

…Влюблен в обеих. Не могу сделать выбор. Как будто в том романе Вагинова[14]… Как там? «Две барышни — и обе стихи писали. Одна — с туманностью, с меланхолией, другая — со страстностью, с натуральностью. Они обе решили поделить мир на части: одна возьмет грусть мира, другая — его восторги». Алиса Ивановна — весь блеск мира, Татьяна Николаевна — вся грусть мира.

Книжку эту, «Козлиная песнь», я унес к себе (муж Ма tante забыл на столе в кухне). Все же мое положение бедного родственника, сироты, нежелательного аристократического племянника — это Диккенс во всей красе. Сколько лет живу с ним (с бабушкиной смерти прошло пять лет) — я живу с ним пять лет и не называю его иначе как «муж Ма tante». Каждую минуту из этих пяти лет чувствую свою нежелательность в его доме. Вероятно, от этого всегда и повсюду боюсь быть незваным гостем… Но не в этом доме, только не в этом доме!