Двойная звезда. Том 2

«Милая моя Айлин!

Это письмо будет первым, которое ты получишь. Надеюсь, ты не сердишься на меня за мое молчание? Поверь, я не отправлял письма, что писал тебе все эти годы, не по своей воле.

Но теперь все изменилось. Тебе уже семнадцать, и сама ты можешь выбирать, с кем общаться, а я… теперь я и в самом деле могу принять последствия моего возвращения.

Если за эти пять лет ты все же не забыла обо мне, то приходи в день твоего восемнадцатилетия туда, где мы встречались, в наше обычное время.

Если же ты не придешь, я пойму, что это значит, и не упрекну тебя ни словом, ни мыслью, но всегда буду благословлять упырей и мэтра Лоу, подаривших мне месяц твоей бесценной дружбы.

Как бы ни повернулась жизнь, навсегда твой Аластор, младший лорд Вальдерон».

Дописав и отодвинув чернильницу, Аластор дождался, пока письмо высохнет, сложил его, запечатал своим перстнем и огляделся. Куда бы убрать? Пожалуй, на самое дно дорожного сундучка, приготовленного к отъезду в столицу, там оно не помнется и вообще не пострадает в дороге. Осталось только дождаться этого путешествия!

Родители, получив от Мэнди и Лоррейн два одинаково панических письма, — лорды Райнгартены должны были представить жен королю, и теперь сестренки просто не находили себе места! — выехали в столицу еще позавчера, и тогда же Аластор заявил отцу, что тянуть с возвращением он тоже больше не намерен. Прошло пять лет, и месьор д'Альбрэ им доволен, чего еще ожидать? Пока лорд Бастельеро скончается от старости? Но кто сказал, что в таком случае встрече Аластора с Айлин не попытается помешать уже его призрак?

Отец только вздохнул и позволил ехать. Правда, не сразу, а через неделю, оставив все необходимые распоряжения управляющему и подобающе собравшись. Более чем достаточно, что они с матушкой отправятся налегке! Аластор согласился. В этот раз он наверняка задержится в столице надолго, а значит, позаботиться об имении до отъезда совершенно необходимо!

Впрочем, обычные заботы нисколько не пугали. Последние пару лет отец переложил на него большинство хозяйственных дел, и Аластор с удивлением понял, что заниматься этим ему нравится. Прежний лорд, его дедушка, выгодно вложил приданое своей жены в конный завод, и Вальдероны за несколько десятилетий увеличили табуны настолько, что обширных земель поместья едва хватало, чтобы их прокормить. Потом еще его величество щедро наградил отца за военные заслуги… И теперь изрядная часть строевых лошадей, покупаемых армией Дорвенанта, гордо носила на округлых лоснящихся крупах клеймо в виде руны Велас, увенчанной звездой.

Лошади Аластору нравились. Дворянину, конечно, не подобает самому разбираться в сене или овсе, это дело управляющих, но следить-то за этими управляющими надо! А уметь объезжать норовистых коней и верно оценивать их стати не зазорно для любого аристократа, совсем наоборот!

Он вспомнил белоснежную арлезийскую кобылу, которую два года назад купил еще трехлеткой и старательно выездил сам, не доверив игривую красотку берейтору. Вот ее непременно надо взять с собой в столицу! Айлин будет чудесно смотреться в седле.

Но получит ли она его письмо? Впрочем, наверняка получит, едва ли магистр Райнгартен откажется выполнить столь необременительную просьбу, раз уж они теперь родственники. А вот придет ли? Аластор ведь так и не знает, чем для его подруги закончилось их последнее приключение…

И какой она стала теперь, хотелось бы знать? Раньше Аластор запрещал себе об этом думать — только душу травить. Но теперь, когда до встречи — «Возможной встречи!» — одернул он себя — осталась всего неделя, мысли словно прорвали плотину. Наверняка стала высокой и худощавой, как все Ревенгары… или нет? В прежней Айлин от Ревенгаров не было ровно ничего, но ведь прошло целых пять лет!

Аластор прикрыл глаза, пытаясь представить себе лицо Айлин: зеленые глаза, россыпь веснушек, ясная улыбка, как всегда растрепанные косы, — все это виделось так отчетливо, словно подруга стояла прямо перед ним.

Воображаемая Айлин протянула руку — перед самыми глазами Аластора мелькнул слегка обтрепавшийся черный рукав — и постучала кулачком по его лбу.

Стук вышел поразительно громким и каким-то деревянным.