Двойная звезда. Том 2

Сняв ленту, которая держала волосы на лбу, он вытер лицо влажным полотенцем, им же обтер руки и пожалел, что нельзя прямо сейчас окатиться из ведра — как есть, в рубашке и полотняных штанах для тренировки. То есть можно, конечно, но тогда с тренировочной площадки в саду придется идти в дом мокрым, а ранней весной это не слишком приятно. Весна… Пятая весна его дурацкого добровольного заточения в поместье! Давно можно было бы уехать в Дорвенну, если бы не данное самому себе слово, что он появится в столице только тогда, когда сможет прийти к Айлин.

— Аластор, у вас что-то случилось? — спросил месьор д'Альбрэ, вытирая белоснежным батистовым платком и без того безупречно чистый клинок рапиры.

Смотрел он при этом только на оружие, разумеется, а голос был подчеркнуто равнодушным, но само по себе обращение по имени говорило достаточно много. К излишней заботе, равно как и фамильярности, фраганец был решительно не склонен. Это насколько же Аластор сегодня плох?!

— Ничего, месьор, — мрачно ответил он. — Совершенно ничего. В этом-то вся беда…

— Ваша почтенная матушка что-то упоминала о поездке в гости сегодня после обеда. Неплохой способ развеяться, — тем же ровным, ничего не выражающим тоном предположил фраганец.

— В гости? Благодарю покорно! Скука смертная!

Аластор накинул снятый перед тренировкой домашний камзол и принялся застегивать пуговицы. Скука — вот именно! А еще непременно кто-то из девиц откроет на него охоту, и придется чувствовать себя болваном, поскольку разочаровать милых дев негалантно и вообще подозрительно, а ответить на их ожидания…

Букеты, составленные на языке цветов, надушенные записочки, встречи в саду по итлийской моде, когда девица стоит на террасе за неимением балкона — ну кто видел балконы в сельских усадьбах? — а ты как дурак томишься в саду за перилами, но должен делать вид, что девушка далека и неприступна, хотя до нее рукой подать! А в кустах обязательно сидит кто-нибудь из ее тетушек! И то ли караулит, чтобы ты ничем не опорочил честь ее племянницы, то ли, напротив, надеется, что ты опорочишь эту честь настолько, что можно будет выскочить из укрытия и тащить тебя делать предложение. Брр-р!

А девицы? Все как одна жеманные кокетки! Ах, милорд, любите ли вы слушать соловьев? И когда именно, на закате или на рассвете? И ведь не объяснишь, что на закате он, высунув язык, плетется домой после вечерней тренировки, а на рассвете, едва разлепив глаза, собирается на утреннюю. И кто там щебечет в саду, ему решительно плевать! Но нет, надо обязательно сообщить милой деве, что если бы пение соловьев хотя бы немного приближалось по прелести к ее нежному голоску, то Аластор обязательно бы все рассветы и закаты проводил в саду, ловя возможность его услышать! А глаза у нее голубее неба! Ну или зеленее изумруда, например. И губки как кораллы, хотя вот он видел как-то в лавке редкостей эти кораллы, они белесые и смахивают на высушенные коряги, так что губы на них никак не похожи, разве что у умертвия какого!

— Хватит… — простонал фраганец, вытирая рукой в перчатке глаза и совершенно издевательски покатываясь со смеху. — Ради Благих… Вы меня все-таки уморите, юноша!

Просмеявшись, он взглянул на одевшегося Аластора на удивление серьезно и даже сочувственно, а потом медленно проговорил:

— Полагаю, будет глупо спрашивать, не отказались ли вы от своих планов, юный лорд. Непостоянство, к счастью, не входит в список ваших недостатков. Но по пути к цели полезно подумать, так ли вам нужна именно эта цель?

— Нужна, — с упрямой холодной уверенностью ответил Аластор. — Если я откажусь от нее, то сам, а не потому что меня заставили.

Он взглянул на левую руку, где привычно поблескивало простенькое колечко: начищенные медные завитушки, полупрозрачный зеленый камень. За пять лет руки Аластора стали куда крепче, а пальцы — толще, но колечко по-прежнему сидело как влитое, словно было выковано точно по размеру. Правда, пришлось переодеть его с указательного пальца на мизинец. «Айлин такая же, — само пришло на ум. — Яркая, живая, теплая… И бесценная, хотя для того, чтобы это понять, нужно к ней присмотреться». Зеленый камень в артефакте покойного магистра подмигнул ему, поймав солнечный лучик, и на сердце потеплело.