Я гипнотизирую воду, которая стекает по темному стеклу. Цербер глухо стонет, трется об мою попку тяжелым, твердым членом и продолжает двигать во мне пальцем. Контрастные ощущения сталкиваются. Резь и тяжесть дополняются приятным возбуждением. Тело вновь поддается, пока психика ограждает себя ментальной стеной, пытаясь не дать мне сойти с ума.
Смотрю на свое искаженное лицо и понимаю, что не только его ненавижу, но и себя. Одна рука все еще свободна, и я упираюсь ладонью в разогретую скользкую поверхность и загораюсь. Ниже пояса бешено пульсирует, а ноги дрожат еще сильнее.
— Видишь, как может быть хорошо. Упрямая девчонка. Ты все еще меня ненавидишь? Скажи это, я разрешаю.
— Ненавижу, — шепчу я, вновь разревевшись.
Цербер хватает меня за руку и заводит мне ее за спину. Вжимает меня грудью в стекло и накрывает спину собственным тяжелым, давящим и напряженным телом.
— Громче, — рявкает он. — Давай же!
— Ненавижу тебя, — визжу я так громко, что мой голос перекрывает шум льющейся воды.
Этот мой крик. От него стало только хуже. Легкие горят, а грудную клетку словно вскрывают на живую. Воздушный замок, в котором я укрылась, рухнул, и реальность вернулась в полном объеме.
— Чем больше ты кричишь о своей ненависти ко мне, тем больше меня это заводит, — шепчет мне на ухо, касаясь кожи горячим дыханием.
— Извращенец, — просачивается сквозь мои сжатые до скрипа зубы.
— Не удивила, принцесса. Что еще скажешь? — глумится он надо мной.
— Сволочь, — проговариваю отчетливо.
— Ага, сволочь, которая заботится о твоей семье, — парирует он потемневшим отнюдь нет от злости голосом. — А еще пытается сделать из твоего братишки нормального человека. Ну же признайся, что на самом деле ты и сама хочешь этого.
Больше всего на свете я хочу оказаться на другой планете. Но не могу пожертвовать здоровьем Никиты. В конце концов, это всего лишь мое тело. Нужно только немного потерпеть.
— Спасибо тебе за все, — выдавливаю я слова, которые причиняют мне почти физическую боль.
Отпускает мою руку и зажимает мне рот ладонью. Она такая большая, что частично закрывает нос, так что дышу я через раз.
— Не нужны мне твои херовы благодарности, — чеканит у виска.
Цербер сильнее вжимает меня в стекло и грубо раздвигает ноги коленом. Время игр и разговоров кончилось. Он убирает руку от моего лица и обхватывает жесткими пальцами оба запястья. Вновь заводит руки за спину и крепко прижимает их к пояснице.
В солнечном сплетении будто дыра, а низ живота пульсирует в ожидании страшного. Теплые пальцы с морщинистыми подушечками раздвигают складочки, и в меня упирается нечто большое и твердое. Он вдавливает это в меня, гася рефлекторные трепыхания и попытки вырваться из рук, прижимая к скользкой поверхности.
Вскрикиваю. Острая, саднящая боль, которая вспыхнула в пояснице, пронзает железным прутом все мое тело. Ёрзаю, пытаясь исторгнуть из себя это огромное и причиняющее боль. Но лапища обхватывает шею и фиксирует крепче, размазывая меня по поверхности. Он все заполняет мое тело, сопровождая эту экзекуцию мерзкими утробными звуками.
Натыкается на преграду внутри меня, и боль преумножается. Меня словно нарезают изнутри ножами. Цербер останавливается, и я тоже замираю, обезумевшая от острой рези внизу живота.
Он подается назад и тут же входит в меня таким мощным толчком, что от новой вспышки боли в глазах темнеет. Внутри что-то треснуло, лопнуло как окрепший мыльный пузырь. Стало тепло, мокро, а внутри словно появилось свободное пространство.
Вот и все. Сейчас эта пытка прекратится. Такие странные мысли. Такие нелогичные. Такие наивные.
Хватает меня за волосы, кладет ладонь на вздрагивающий живот и начинает двигаться внутри меня так быстро и мощно, что я до крови закусываю губу, чтобы не кричать. Как вообще возможно получать от этого удовольствие? Какая-то изощренная казнь, во время которой в тебя снова и снова вонзают травмирующий инородный предмет.
Мне больно. И противно, потому что в ушах все время стоит мерзкое хлюпанье, хлопки наших тел и его пошлые стоны. Словно Цербер развлекается с бордельной шлюхой. И эта шлюха — это я.
Вспышки боли внутри тела теперь мигают как неисправная новогодняя гирлянда. Тысячи ножей. И все внутри меня. Двигаются резко, проникают глубоко.
И вот с очередным утробным, глухим звуком он оставляет мое тело. Выскальзывает, оставив после себя огромную зияющую дыру. Смотрю, как в слив уплывают кровавые жилки, смываемые с моих бедер.
Наконец убирает от меня руки и даже отходит на несколько шагов. Я чувствую себя грязной. Такой грязной, что вся вода мира не поможет теперь отмыться. И это он сделал меня такой. Осквернил.
Поворачиваюсь, чтобы встретиться со зверем лицом к лицу. Цербер довольно ухмыляется, глядя на то, что со мной сотворил. Все кончилось, но вместо усталости в крови бушует адреналин.
Я забываю и о дочернем долге, и о том, что он больше и сильнее. Размахиваюсь, насколько позволяет ограниченное пространство душевой кабины, и отвешивают ему, холеному и довольному хозяину жизни, пощечину.