Двойня для Цербера

И все, что у меня есть в момент, когда от ужаса шевелятся волосы на всем теле, — это его дети. В фильмах часто показывают, что героиня начинает бороться ради нерожденных детей, что они придают ей сил. Я не чувствую импульса, побуждающего их защищать. Никакого материнского инстинкта — только желание избежать собственных боли и мучений.

Машина резко тормозит. Вот и все.

Амбалы, которые стерегут меня, подскакивают почти синхронно и вновь поднимают меня на ноги.

— Нет, нет, — кричу я, обезумевшая от животного страха. Меня ведут на бойню, где, перед тем как убить, изнасилуют всем скопом. — Не надо, прошу вас. Пожалуйста, я беременна. Не надо. Не трогайте меня.

Я рвусь из крепко держащих меня рук из последних сил. Но они в разы сильнее и совершенно не обращают внимания на мои трепыхания.

Меня выносят из фургона, и я зажмуриваюсь, ослепленная ярким дневным светом. Холодно, и мне на волосы каскадом падают крупные хлопья снега. Они прилипают к ресницам и засыпают глаза. Красиво. Это последнее, что я увижу перед смертью.

Они тащат меня к обычному коттеджу. Такие обычно снимают для корпоративов. Я упираюсь и прошу меня отпустить, но им плевать на мои тараканьи дерганья и мольбы.

Меня вталкивают в дом, где тепло и приятно пахнет деревом. Мне хочется плакать оттого, что в этой светлой гостиной я ненадолго и следующая остановка — это мрачный подвал, где меня начнут пытать.

— Садись, — рявкает тот, что пониже, указав мне на массивный деревянный стул в центре комнаты.

— Не надо, — бормочу я. — Не трогайте.

Мне казалась, что после жизни с Цербером мне уже ничего не страшно и я готова к смерти, но теперь понимаю, что не хочу умирать.

— Села быстро, — орет он, и я буквально падаю на стул, потому что дрожащие ноги больше не держат.

— Что вы будете со мной делать? — спрашиваю срывающимся голосом.

Он достает из кармана штанов две черные кабельные стяжки. Хватает меня за руку, прижимает запястье к подлокотнику и притягивает его к поверхности грубым куском пластмассы.

Я пытаюсь дотянуться до вазы, которая стоит на кофейном столике, но она слишком далеко. Головорез хмыкает, хватает мою вторую руку и тоже фиксирует ее на подлокотнике. А потом без каких-либо объяснений разворачивается и идет к выходу.

— Что со мной будет? — хрипло выкрикиваю я.

— Жди, — бросает он через плечо и уходит, громко хлопнув дверью.

Я трясусь и никак не могу унять бешеное сердцебиение. Я одна. Они просто оставили меня здесь. Ненадолго. Это просто отсрочка казни.

Я смотрю на входную дверь и не смею даже моргать. И когда она открывается медленно, словно это фильм ужасов, я непроизвольно вскрикиваю.

Вместо головорезов на пороге появляется вполне обычный мужчина. Он высокий, очень худой и в темной пальто.

Незнакомец неспешно подходит ко мне, останавливается, почти коснувшись носами своих ботинок моих кед, и протягивает руку. Мягко дотрагивается до моего подбородка пальцами, облаченными в черную кожаную перчатку. От него пахнет мандаринами. Господи, почему от убийцы пахнет Новым годом?

Меня вновь обливает холодным потом, желудок проваливается в черную дыру, и меня накрывает приступом дурноты, который уже не получается сдержать. Я скрючиваюсь и исторгаю себе на колени порцию жидкой рвоты, пахнущей желчью.

Мужчина достает из кармана нож-бабочку, взмахивает им, освобождая лезвие, и я вжимаюсь в спинку стула. Зажмуриваюсь и слышу, как с тихим щелчком рассекается пластик.

Мои руки свободны. Я открываю глаза, и мы какое-то время смотрим друг на друга. Его глаза кажутся мертвыми — они лишены выражения и даже цвета.

— Тебе ничего не грозит, Агния. — протягивает мне упаковку влажных салфеток. — Я не причиню тебе вреда. Я просто хочу поговорить.

Я с трудом открываю упаковку и выдергиваю салфетку. Оттираю рот от горьковатой рвоты и рассматриваю его украдкой. Он не старый, но абсолютно седой. Такое бывает?

— О чем? — выдавливаю я, и мой голос похож на мышиный писк.

Мне плохо. У меня болит живот и кружится голова. Чтобы не потерять сознание, пытаюсь сосредоточиться на единственно доступном мне действии: оттираю себя от желтоватых пятен.

— Кого ждете, Агния? — спрашивает он, глядя на мой живот, обтянутый мокрым от растаявшего снега худи.

— Я не знаю. Срок маленький, — отвечаю я сухо, не желая прикрываться его детьми.

— Ты знаешь, кто я такой? — спрашивает мужчина, снимая пальто и бросая его на кресло.

— Нет, — мотаю головой.

Комната крутится вокруг меня, и я вцепляюсь пальцами в подлокотники, чтобы удержаться на месте.

— Держу пари, ты обо мне слышала. — Он засучивает рукава своей белой рубашки, и я замечаю застарелые шрамы на запястьях. — Меня зовут Игорь Князев. И я хочу крови твоего мужа. И это не фигура речи. Я заберу ее всю, до капельки.

Я молчу, потому что слова комом встали в горле. Я столько раз представляла, что скажу человеку, который ненавидит Цербера так же сильно, как и я, но сейчас в голове пустота. И лучше слов говорит мой взгляд затравленной жертвы.