Двойничество

В искусстве рядом с серьезной фигурой появляется смеховой двойник. Десакрализация пары снимает с фигуры "правителя" функцию исключительности. Он становится или мнимым правителем, или персонажем с претензиями на харизму и учительство. Эти претензии при отсутствие сакрального статуса делают фигуру патрона в карнавальной паре потенциально смешной. На самом деле он патронирует только своего двойника. Эта вторичная функция патрона обусловила своеобразное выворачивание исходной ритуальной структуры в сюжете о карнавальной паре: патрон умирает раньше своего смехового двойника. Так, первыми умирают Дон Кихот, Обломов, Остап Бендер ("Двенадцать стульев"). Впрочем, двойники часто оба остаются живы: Пантагрюэль и Панург, принц Гарри и Фальстаф, Робинзон и Пятница.

В литературе нового времени "патрон" часто принимает на себя функции патронируемого. Речь идет прежде всего о смеховых функциях. Происходит как бы возвращение к архаике, и "король" становится шутом. Такую модель можно встретить в известной шекспировской трагедии. В классической книге М.Бахтина о Рабле особый амбивалентный (развенчивающий - увенчивающий) характер смеха в городской позднесредневековой и ренессансной литературе Европы объясняется влиянием карнавала - празднично-игровой формы, распространившейся в городах юга Германии, Франции, Италии и Испании примерно с Х111 века.

Карнавал, признаки которого подробно описаны М.М.Бахтиным, внешне напоминает архаические ритуальные действа, в частности, особого интереса заслуживает фигура "карнавального короля", смеховое увенчание и развенчание которого, связанное с эстетикой материально-телесного низа являлось важнейшим элементом празднества. В основе карнавала, по Бахтину, лежит идея свободы и бессмертия народного тела, вызванная к жизни процессами секуляризации и гражданской эмансипации в средневековой городской культуре.

Здесь мы сталкиваемся с любопытной культурно-исторической закономерностью: новые явления осмысливаются в знаковой системе архаики. Древние структуры получают новый импульс, становясь выразителем актуального мировоззрения. Думается, что карнавальное двойничество как бы заново формируется, а точнее, возрождается под влиянием карнавала. Именно карнавал как ближайший культурный контекст, как знаковая реальность перемещает двойников-дублеров с периферии художественного языка в его ведущие структуры. Именно под влиянием карнавала, под влиянием образа "карнавального короля", персонаж-патрон в исследуемой паре начинает приобретать свойства своего смехового дублера.

Именно карнавал привел к тому, что оппозиция "серьезный персонажкомический" потеряла комизм как основной маркирующий признак, служащий различению персонажей в паре. Осталась, однако, иерархия персонажей. Пантагрюэль и Панург, Лир и шут, Дон Кихот и Санчо соотносятся в сюжете как благородный, знатный, высокородный и "плебей". Верно и то, что в сюжете происходит стирание различий между "верхом" и "низом". Панург приближается к гуманисту Пантагрюэлю, а изгнанный дочерями Лир становится нищим безумцем, сменившим корону на венок из полевых трав.

Стоит заметить, что "низкий" персонаж в карнавальной паре имеет множество асоциальных плутовских черт, которые его высокородному двойнику все-таки не присущи. Когда ослабляется связь с карнавальной почвой, то празднично-игровые мотивы переосмысливаются. Так, шутовское увенчание, связанное в карнавале с мотивом маски, уже в барочном плутовском романе превращается в тему фальши, мнимости грязной действительности. Например, Кеведо в "Доне Паблосе" описывает компанию дворян-нахлебников, которые, выходя на промысел, тщательно готовят свой "наряд". "Благородство одежды" скрупулезно имитируется пройдохами: на свет выставляются лишь уцелевшие фрагменты платья, а под плащом часто скрывается голый зад; зубочистка превращается в маскарадный атрибут, свидетельствующий о якобы недавно съеденном мясе. Мотив фальши, мнимой респектабельности, блефа стал одним из жанрообразующих мотивов плутовского романа в целом. На фоне советской действительности конца двадцатых годов "предводительство" и дворянство Воробьянинова такая же фикция, как и экзотическое происхождение Остапа Бендера. Неслучайно Остап называет Кису "предводителем каманчей".