Читаем Двойничество полностью

Отсутствие авантюрности в близнечных парах - это внутренняя, глубинная характеристика героев. На уровне фабулы близнецы хлопотливы и суетливы, но этой пустой активности присуще отсутствие серьезной мотивировки. Близнецы одержимы блажью, они словно пьяные, которые не отдают отчета в своих поступках. Иван Иванович и Иван Никифорович насмерть поссорились из-за "гусака"; дядя Митяй и дядя Миняй берутся за дело, не имея никакого плана, просто так, из любопытства и хлопотливости; записные комики Добчинский и Бобчинский своей блажью переполошили весь город и сами стали жертвами нелепой выдумки; Рогожин и Мышкин разрушают собственную жизнь, совершают безумные поступки, одержимые бесперспективным чувством к Настасье Филипповне; Кавалеров и Иван Бабичев хотят отомстить "колбаснику" Андрею за то, что тот отобрал у них "славу", но при этом совершенно не желают "сиять от нового сорта колбасы", персонажи с самого начала догадываются о фиктивности своей мести. В "Отчаянии" Герман замышляет убийство Феликса как художественный проект. Отсутствие практических мотивировок возводится в абсолют Д.Хармсом, который обнажает случайность причинно-следственных связей. Активность близнечных персонажей выполняет иллюстративную функцию. Текст воспринимается как развернутая рефлексия на афоризм, пословицу или их субституты. В "Повести о Фоме и Ереме" это очевидно. Она вся состоит из идиом и культурно-речевых штампов. В гоголевском повествовании о ссоре Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича семантика взаимных оскорблений двух соседей имеет своим ключом пословицу "Гусь свинье не товарищ". Дядя Митяй и дядя Миняй, Бобчинский и Добчинский напоминают ожившие поговорки. У Достоевского афористическая направленность близнечной структуры связана с идейным диалогизмом его романов. Поведение близнецов диктуется не столько внешними обстоятельствами, сколько их духовными максимами. Текст бунинской "Деревни" насыщен фольклорными образами, с которыми братья Красовы соотносят собственную жизнь. В набоковском "Отчаянии" каждый сюжетный ход имеет центром обобщенно-афористический образ. Так, художник Ардалион в важном в фабульном отношении споре с Германом о сходстве портрета и модели, бросает фразу: "Настоящий художник видит разницу. Сходство видит профан", Этот афоризм в контексте романа воспринимается как приговор главному герою, как пророчество его жизненного краха. Ю.Олеша (как, впрочем, все его соратники по "одесской школе") склонен подытоживать искания своих героев несколько нарочито сконструированными афоризмами. Так, Иван Бабичев называет себя "королем пошляков", Кавалеров атрибутирует себя "шутом", наконец, положение этих близнецов в молодом советском мире оценивается ими как "праздник, куда нас не пустят". У Д.Хармса мнимый бытовизм цикла "Случаи" предстает в виде символического обобщения. Миниатюры имеют открытый характер примеров, из которых часто следует вывод или псевдовывод. Например, текст "Случаев", содержащий сообщение о злоключениях и гибели практически не связанных между собой персонажей, завершается сентенцией: "Хорошие люди и не умеют поставить себя на твердую ногу". Здесь наблюдается ироническая рефлексия нравоучительного дискурса, в целом свойственная структурам с близнечными парами.

"Невольная" активность персонажей, тенденция к иллюстративности, смеховое начало - все это обусловливает структурно-жанровое тяготение близнечного типа к анекдоту с его стихией трикстериады. В сущности, близнецы - оба трикстеры, ибо их активность, в отличие от других типов двойничества, всегда отраженная; это вывороченная наизнанку пассивность, тотальная зависимость персонажей от пространства, в котором они существуют. Условно говоря, для близнецов нет "Бога", нет высшей ценности, которая помогла бы им автономизироваться от кромешного мира. Так, христианские идеи Мышкина подвергаются корректировке под влиянием обстоятельств и в конце концов утрачивают роль барьера, удерживающего их носителя от безумия. Можно сказать, что Рогожин и Мышкин --оба трикстеры: первый из них, одержимый страстью гедонист, второй - юродивый.56

Персонажи-близнецы всегда амбивалентны, но это не амбивалентность карнавальной пары. Им свойственна комическая вина, заключающаяся в невольной потере ориентации в мире. Художественное пространство в структурах с близнечным двойничеством чрезвычайно активно. Это позволяет сделать вывод, что этот тип тяготеет к жанру повести, по терминологии В.П.Скобелева.57 Показательно, на наш взгляд, что Н.В.Гоголь, ощущавший свою связь с традициями средневековой демократичсекой литературы, вынес слово "повесть" в заглавие своего произведения - "Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" ( См. "Повесть о Фоме и Ереме", "Повесть о Ерше Ершовиче", "Повесть о шемякином суде", "Повесть о бражнике"). "Мертвые души" определяются автором как поэма, чтобы помимо всего прочего дистанцироваться от романа с центральным положением героя и перенести акцент на пространственный мотив Руси.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука
Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука