Двойничество

Предметный мир повести в финале напоминает выморочное пространство повести о Фоме и Ереме. Иван Иванович, как и Иван Никифорович, на протяжении десяти лет все надеется, что "дело кончится завтра". Один из них стоит в притворе, а другой на "крылосе"; у одного жизнь стерта тяжбой, и у другого тоже. В самом конце удаляющийся Миргород буквально тонет в мутных потоках дождя. Вместо старинного пестрого сукна появляется рогожка, медленно проносится мимо "печальная застава с будкою, в которой инвалид чинил серые доспехи свои"(378). Погрузившийся в мутные воды Миргород и два "единственные друга", оставшиеся в нем, как бы соответствуют утонувшим и "всплывшим" Фоме и Ереме. Иван Иванович и Иван Никифорович еще живы, но живы лишь номинально. Они вырваны из своих блиставших роскошью и пестротой красок усадеб, из своего разноцветного окружения. Историческая динамика разрушила статику идиллии, цельность и цикличность патриархального мира. Знаменитая фраза рассказчика "Скучно на этом свете, господа!" как бы поводит итог: она не столько оценивает двух старых склочников, сколько констатирует печальную гибель патриархальной красоты.

Иван Иванович и Иван Никифорович - персонажи-двойники, персонажи близнецы - в первой главе при разительном сходстве обладали все же индивидуальностью живого. В ходе сюжета эта индивидуальность стирается. Они становятся совершенно тождественными перед лицом ворвавшегося в жизнь Миргорода времени. В финале герои больше не поносят друг друга и словно друг друга не замечают. Теперь они абсолютно равны перед безличной "тяжбой", "палатой", "верным известием". Однако для них, как для близнецов, и в финале не существует вынесенной за пределы быта меры. Фактически присутствуя на собственном отпевании, гоголевские персонажи не помнят ни о Боге, ни о смерти. Вытянувшееся в линию время не сделало вещных персонажей субъектами. Они превратились в объект наступающей бездушной цивилизации.

Сочная гоголевская утопия, выдержанная в традициях низовой литературы XVII-XVIII веков, оказывается очень неустойчивой, хрупкой. В начале повести близнечная пара Иван Иванович и Иван Никифорович, эта минимальная модель социума, была призвана подчеркнуть единство мира, была знаком его целостности и самодостаточности. Каждый из персонажей выступал как некая "ритуальная фигура", связанная с плодородием, как своеобразный "демиург", экстраполирующий свою производительную силу на мир, состоящий из "дома" и "двора". Макрокосм был продолжением микрокосма - и наоборот. Пространство росло и умножалось, подобно живому организму. Дом Ивана Ивановича разрастался как грибница, а собаки, дети, гуси, свиньи были как бы продуктами жизнедеятельности персонифицированного космоса. Здесь сказывается заметное влияние барочных традиций, сочетающих живописность с символикой и эмблематичностью.

Однако одушевленная объектность, свойственная барочной утопии, сменяется в повести объектностью неодушевленной, присущей тому антиутопическому сознанию, внутри которого развивался русский тип двойников. Под влиянием истории и официальной государственности Иван Иванович и Иван Никифорович становятся тиражированными копиями друг друга, так и не превратившись в личностей, противостоящих друг другу и остальному миру.

В цикле "Миргород" есть героические личности ("Тарас Бульба"); есть герои с переходным изломанным сознанием барочного типа, которому ведом страх, но не известны пути избавления от него (до "философа" Хомы Брута, по всей вероятности, весь третий год обучения доносились отзвуки барочной философии); есть патриархальные обыватели (Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна, Иван Иванович и Иван Никифорович), но нет современного человека, субъекта истории. Время у Гоголя разрушает гармонию, не предлагая взамен нечего позитивного. Тщательно выстроенная композиция, продуманная мотивная структура, проповедническая интонация автора словно призваны упорядочить рассыпающийся на глазах мир. Все четыре повести в цикле завершаются смертью персонажей. Но если в первой части "Миргорода" смерть персонажей происходит "внутри" используемой автором художественной модели, эта смерть, можно сказать, имманентна этой модели, то во второй части наблюдается сдвиг, разрушение поэтического стереотипа за счет вторжения исторической действительности.

В "Вие" в сказочную структуру о спасении не знающем страха положительным героем заколдованной невесты помещается человек с барочным сознанием, обрекающем его на гибель. В "Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" архаическое близнечное тождество развертывается в русский тип двойничества, где герои гибнут в разрушающемся мире.

Глава пятая

ЭСХАТОЛОГИЧЕСКАЯ ОРИЕНТИРОВАННОСТЬ

РУССКОГО ДВОЙНИЧЕСТВА:

ДОСТОЕВСКИЙ И БУНИН

Эсхатологическая направленность русского двойничества так или иначе проявляется во всех случаях, но два текста, а именно, роман Ф.М.Достоевского "Идиот" и повесть И.А.Бунина "Деревня" заслуживают здесь особого разговора.