Двойник Декстера

"Теперь быстро"- говорим мы. Мы ослабляем леску очень легко, и он смотрит на нас лицом, по которому видно, что оно выглядит тусклее по сравнению с его предыдущем цветом лица. Как мы видим, новое, и чудесное понимание растёт в его глазах, когда мы затягиваем петлю настолько, чтобы донести до него правду этой мысли, и он встаёт на колени, пошатываясь, и продвигается мимо нас через заднюю дверь с жалюзи в темноту пустого дома. И теперь он в доме: последнем месте, где он когда-либо будет жить.

Мы ведём его на кухню и останавливаем, чтобы дать ему постоять несколько тихих секунд. Мы остаёмся стоять близко, позади него, с тугой петлей в руках. Он сжимает кулаки и разминает пальцы, затем снова прочищает горло. «Пожалуйста", - шепчет он погубленным голосом, который уже вперёд него ушёл в могилу.

"Да", - говорим мы со всем нашим спокойствием, шевеля краями нашей дикой игрушки. Возможно, он думает, что слышит немного надежды в этом плавном ожидании, и он трясёт своей головой совсем немного, чтобы ослабить натяжение.

"За что?" - прохрипел он. "Это, это просто… За что?"

Мы очень сильно затягиваем леску вокруг его горла и смотрим, как его дыхание останавливается, его лицо тускнеет, он снова падает на свои колени, и перед тем, как он уйдёт в бессознательное состояние, мы ослабляем леску совсем немного, достаточно для того, чтобы небольшое облачко воздуха проникло в его лёгкие через его повреждённое горло и вернуло жизнь в его глаза, и мы говорим ему всё эту полную и весёлую правду.

"За то", - говорим мы. Затем мы снова затягиваем петлю, туже, очень туго, и мы смотрим счастливо, как он спадает вниз от потери сознания, и лицо становится тёмно-пурпурным.

Теперь мы работаем быстро, устраивая всё до того, как он проснётся и испортит что-то.

Мы вытаскиваем маленькую сумку с игрушками и инструментами из машины и поднимаем папку, которую он бросил на сиденье машины, и быстро возвращаемся на кухню со всем этим. Совсем скоро он оказывается на стойке с разрезанной одеждой, заклеенным ртом и вокруг него мы расположили симпатичные фотографии, которые нашли в его папке, милые снимки маленьких мальчиков за игрой, смеющимися над клоуном на нескольких из них, на остальных просто держащие мячик или качающиеся на качелях. И три из них мы размещаем как раз в таком месте, чтобы он мог увидеть их, три простых снимка, взятые из газетных статей о трёх мальчиках, которые были найдены мёртвыми в канале.

Как только мы закончили делать всё наши приготовления, веки Валентайна задрожали. Какое-то время он всё ещё продолжает лежать, вероятно, чувствуя тёплый воздух на своей голой коже, и тугой неподатливый скотч, делающий его неподвижным, и, возможно, думая, как он оказался здесь. Затем он вспоминает, и его глаза открываются с хлопком. Он пытается сделать невозможные вещи, такие как порвать скотч, или сделать глубокий вдох через тщательно заклеенный рот достаточно громко, чтобы кто-нибудь в его угасающем мире услышал. Ничего из этого не может случиться, больше никогда, не для него.

Для Валентайна только возможно только одна небольшая вещь, только неважная, незначительная, чудесная, неизбежная вещь, и теперь это началось, и все что он мог, это бесполезно трястись и бороться с этим.

"Расслабься", - говорим мы и кладём руку в перчатке на его голую и вздымающуюся грудь.

"Скоро всё это закончится". И мы подразумеваем под этим все из этого: каждый вздох и моргание, каждая усмешка и хихиканье, каждый день рождения с шариками в виде зверей, каждое голодное путешествие в темноту в здоровом состоянии маленьких беспомощных мальчиков - всё закончится, навсегда, и скоро.

Мы шлёпаем его по груди. "Но не так скоро" - говорим мы, и холодное чувство счастья проходит через нас в наши глаза, и, возможно, он видит это, и, возможно, он знает наверняка, и, возможно, он до сих пор чувствует глупую неосуществимую надежду. Но как только он оседает обратно на стойку в тугом не рвущемся захвате скотча, более сильная жажда этой безумной ночи, замечательная музыка Тёмного Танца начинает нарастать вокруг нас, и мы берёмся за работу, и все надежды Валентайна утекают прочь, как только мы приступаем к работе.