Двойники

— У нас с сеньором Суаресом есть одна неразрешенная проблема, — ответил Конвэй, заодно пользуясь случаем продемонстрировать телезрительницам свои великолепные зубы. — Мы решим ее, когда он приземлится.

— О Рауль! — по-кошачьи ластясь к нему, промурлыкала Паула.

Так вот какой финал меня ждет — больница!

Совсем упав духом, я побрел к «Конкистадору».

Когда за моей спиной закрылся люк корабля, воцарилось безмолвие. Я окинул кабину взглядом. Она абсолютно не соответствовала общепринятому представлению о кабине межпланетного корабля и походила скорее на уютный бар комфортабельного бунгало. Как мне и рекомендовали руководители проекта, я еразу же подошел к иллюминатору, чтобы через него попрощаться с провожающими. Замигала сигнальная лампочка — и космодром за иллюминатором вдруг исчез. На его месте я видел теперь какое-то пятно, удалявшееся от меня с головокружительной скоростью. Меня запустили!

— Как дела, Суарес? — зазвучал из динамика голос Мендиолы.

— Великолепно! — И я повернулся к динамику лицом, зная, что это облегчит работу скрытым телекамерам, которые передавали мое изображение на экраны всех телевизоров страны. — Ощущение такое, будто летишь через океан в пассажирском лайнере.

Я прошелся по кабине и, чтобы убедить земных телезрителей, а заодно и самого себя в том, что я абсолютно спокоен, попытался было достать сигарету, но мои пальцы, сведенные судорогой страха, не удержали ее. Я наклонился, чтобы ее поднять.

Вот тогда это и произошло.

Я всегда был неуклюж и, должно быть, в этот момент нечаянно задел головой какую-то деталь корабля, которой касаться не следовало. Во всяком случае, впечатление было такое, будто корабль вдруг растаял вокруг — серая пустота, а сам я, вертясь, падаю в какой-то туннель.

Я закричал — и не услышал своего крика, хотел пошевелиться — и не мог, а только вертелся и вертелся.

— Вы падаете, Суарес! — панически завопил динамик.

— Ч-что происходит?

— Нарушение равновесия — вы же нас об этом предупреждали, — не совсем понятно для меня выразился Мендиола. — Сохраняйте спокойствие! Ваша смелость известна всем. Сейчас вступит в действие система мягкой посадки, смонтированная под вашим руководством.

Я вцепился руками в подлокотники: корабль снова возник из небытия, а я сидел в кресле и ждал удара…

«Конкистадор» падал. Если на первом этапе развития космонавтики, с горечью подумал я, почти все неудачи пришлись на долю американцев, то теперь настал мой черед. Мой — и Машины. Нашла кого выбрать, черт бы ее побрал!

Еще секунда — и я сломаю себе шею. Особенно это меня не огорчало: лучше погибнуть сейчас, в ореоле славы, а не после благоприятного приземления, когда шею мне сломает Конвэй, а тип из телевидения сделает это приятное зрелище достоянием миллионов.

Но удара, которого я с замиранием сердца ждал, так и не последовало. «Конкистадор» мягко опустился на поле космодрома. Люк открылся, и не успел я выбраться наружу, как в объятиях у меня оказалась Паула (я не мог поверить своим глазам) — Паула, плачущая слезами радости и осыпающая меня поцелуями. Паула меня целовала!

— Любимый, как ты мог сохранять такое спокойствие?

— Спокойствие? — переспросил я.

— Вы были правы, Суарес, — удрученно сказал Мендиола. — Равновесие действительно оказалось неустойчивым, и наши техники это просмотрели. Вы, любитель, преподали нам урок: ускорение и в самом деле было слишком большим.

Все это звучало несколько странно. Озадаченный, я спросил:

— О чем вы говорите, полковник?

— О неисправности, на которую вы указали нам неделю назад, при расчете орбит и проверке системы приземления.

— К-как… — начал я и замолчал, увидев Конвэя.

Что ж, подумал я, раз уж мне не уйти от горькой моей судьбы, то хоть встретить ее надо с достоинством. Тем более что Паула вдруг так переменилась, стала нежной и любящей (не иначе как от переживаний из-за неудачного запуска) — и я просто чувствовал себя обязанным оказать хоть какое-то сопротивление… Зажмурившись и сжав кулаки, я шагнул к Конвэю…

— Не бей! — смешно взвизгнул Рауль. — Хватит вчерашнего!

И тут я открыл глаза и увидел, что на щеке у него огромный синяк, которого несколько минут назад, перед стартом «Конкистадора», не было и в помине. Я подумал, что у меня галлюцинации.

— Ты меня прощаешь? — робко спросил греческий полубог. Я молча протянул ему руку, и он явно не ожидавший, что все обернется так хорошо, подобострастно поблагодарил и заспешил прочь.

Влюбленно глядя на меня, Паула повисла на моей руке.

— Как мило, что ты послушался меня и не стал его бить, как обещал перед стартом, на глазах у телезрителей!

Я проглотил слюну и промолчал — лучшее, что я мог сделать в этой ситуации.

Под эскортом, ограждавшим нас от проявлений буйного энтузиазма толпы, мы прошли к машине. Кроме меня и Паулы, в нее сел Мендиола.

— Поехали, — сказала Паула.

— Куда? — спросил я.

— Как куда? Домой, конечно, — улыбнулась Паула, а потом произнесла фразу, взрывом бомбы прозвучавшую в моих ушах: — К папе — ведь ему не терпится поскорее обнять тебя!