Двойное золотое дно

Кто такой Жень Геннадич, я узнала сразу после того, как тучный мужчина закончил колдовать над шашлыками. Он аккуратно сложил укомплектованные мясом шампуры на специальный поднос, отнес его к мангалу и подошел ко мне.

— Ну что, голубушка, будем лечиться? — строго-ласково пробасил толстяк.

— От чего? — не поняла я. Мне было тепло, хорошо, приятно, и совершенно ничего не болело.

У собеседника моя реплика вызвала бурю восторга (и никакой он не мрачный, просто сосредоточенный!):

— Ты у меня, голубушка, через полчаса скакать будешь, как юная серна!

И, не ожидая моего согласия, толстяк выудил меня из кресла и, приобняв, поволок в дом, приговаривая под нос: «Ножку посмотрим, полечим, будешь, как серна, скакать». Под слоем жира таился физически сильный мужчина.

Я бы, конечно, прекрасненько дошла и сама, но держал он меня крепко, да еще и авторитетом давил, приказывая держаться крепче.

В дверях мы столкнулись с хозяином. Дорогу нам Илья уступил, но я случайно заметила, что его глаза из чайных стали темно-коричневыми. Интересно, на что Ельчанинов злится? Уж не ревнует ли?

Моя догадка была настолько нелепа, что я тут же постаралась изгнать ее из мыслей, но сам эпизод запомнила. С этим еще нужно будет разобраться...

С моей (о-очень заинтересованной) точки зрения, пытал меня Жень Геннадич вовсе не полчаса, а гораздо дольше.

Сеанс скорой помощи при вывихах проходил в довольно живописной комнате (в той, которую мне предлагал Илья для отдыха). На голом дощатом полу в художественном беспорядке были разбросаны шкуры неизвестных мне зверей. Я узнала только одну. И то потому, что уже видела примерно такую же у своей крестной. Остальные мини-коврики остались для меня неведомой экзотикой.

Кроме софы, на которой меня пытали, у окна располагались кресла, несущие караульную службу у деревянного резного столика. На вделанной в стену (опять-таки резной) подставке стоял телевизор. Все. Ничего больше. И тем не менее комната казалась очень уютной.

Угомонился эскулап, лишь когда некая нетрезвая личность в прожженном зеленом свитере, деликатно постучавшись, засунула голову в дверь. Она заявила, что если через 10 минут мы не появимся на веранде, шашлыка нам не видать как своих ушей.

— Ну конечно, — погрозил костоправ нетрезвой личности здоровенным кулаком. — Я готовил, старался, а мне же еще не достанется!

Я быстро привела в порядок свой костюм... Странно; но замученная изуверскими методами лечения Жень Геннадича нога напрочь забыла о своем вывихе.

— Ну, это пока, — опередил мои восторги доктор. — Хорошо было бы, Ксюшенька, тебе еще раз пять ко мне наведаться. Вот тогда и думать о своей болячке забудешь. Руки у меня золотые!

— От скромности вы не умрете, мой драгоценный Авиценна!

—А чего от нее умирать?! — хохотнул Жень Геннадич.

Моя переставшая прихрамывать личность произвела в дружной мужской компании форменный фурор. Через секунду я оказалась за столом, и в моей руке неведомым образом материализовались сразу четыре истекавших соком шашлыка. Мужички наперебой принялись ухаживать за единственной в компании дамой.

А вот хозяин на меня и не глядел. Отводил глаза, когда случайно наши взгляды скрещивались. Ну и пусть его! Сам привез, сам виноват. Теперь пусть дуется, аки мышь на крупу.

Застолье тем не менее шло своим чередом. Первый тост пили молча, стоя, не чокаясь.

Первый — поминальный. Я это знала.

Но если бы и не знала, все равно усидеть на месте не смогла бы. От меня этого не ждали, но не встать было просто нельзя. Лица всех мужчин в один миг посуровели, стали задумчивыми. Это были лица людей, которые видели смерть... Наверное, у всех солдат, вернувшихся с войны, бывают именно такие лица.

Вспомнив своих друзей, ребята выпили. Но серьезность момента довольно быстро улетучилась, и все накинулись на еду.

Я их не осуждала. Да и какое я имела право?! Они вернулись, они живы...

После третьей рюмки за столом вдруг почувствовалась какая-то натянутость. И по неуместным паузам, извиняющимся взглядам в мою сторону я поняла, что это из-за меня. Парни старательно проявляли вежливость и следили за речью, чтобы не оскорбить слух дамы.

— Господа! — потребовала я внимания. — Мне очень приятно ваше отношение к моей скромной персоне, но я вас смущаю. Посему позвольте откланяться.

— Нет, — вдруг рявкнул хозяин дома, перекрывая возмущенные возгласы гостей. Некоторые из ребят даже рты открыли от удивления, переводя взгляды с меня на Илью.

Несколько секунд мы сверлили друг друга взглядами. Чего же это он, сердешный, так взбеленился?!

— Извините, Ксения, но я прошу вас остаться.

— Хорошо, — покорно кивнула я, уходить мне совершенно не хотелось. — Но только и я попрошу. Всех. Не обращайте на меня внимания. Ведите себя как всегда.

— Это невозможно, — хохотнул мой сосед справа. Кажется, его звали Сережа, а может быть, Саша. — Вы — чудо!

Непонятное поведение господина Ельчанинова было вскоре забыто. Настроение компании повысилось на несколько градусов, и пауз между словами у гостей больше не возникало.

К вольным выражениям я отношусь философски. Возьмем, к примеру, наш городок.