Двойной стандарт

– Дать объявление в газете, там полно похожих; обратиться к местным авторитетам, если вы таковых знаете, – перечислял варианты участковый.

– А вы мне не посодействуйте в этой области.

– Можно, конечно, к смотрящему вас подвести, но только договариваться сами будете. Вы вообще-то представляете, кто такой смотрящий?

– Ну, так само звание говорит.

– Вот-вот, но не сегодня, я на дежурстве. Приходите послезавтра днём в участок, я там почти всегда на месте. Надеюсь, свой участковый пункт милиции вы знаете, где находится?

– Это вход в арку за кинотеатром на проспекте? – уточнил Хрусталёв.

– Рад, что не забывают граждане очаг правопорядка. Приходите, может быть, что-то и выйдет из этой затеи, – ободряюще и уже более настойчиво зазывал его к себе в пикет лейтенант.

Только выйдя из отделения милиции, Андрей хладнокровно и зряче всё понял и рассудил, до этого казалось, что его задействовали в реалити-шоу, по окончании которого всех поблагодарят, вернув собственность, использованную для съёмок.

«Режиссёр – обычный кидало, наподобие Мавроди, – успокоило левое полушарие, – и милиция тут не поможет». Правое молчало, чёрный юмор не препятствовал погружению в меланхолию.

На улице начало декабря, погода сошла с ума. Синоптики, отчаявшись от долгих ожиданий, начали декламировать с экранов телевизоров пятую главу «Евгения Онегина»: «В тот год осенняя погода, стояла долго на дворе, зимы ждала, ждала природа. Снег выпал только в январе на третье в ночь». Народ изучал классику наглядно, ведь снега не было, температура низко не опускалась, лёгкие морозцы сменялись слишком теплой и продолжительной оттепелью. Дискуссии велись о глобальном потеплении и аномалиях, классик был уместен.

«Да-а, радостно встречу Новый год!» – размышляя, таким образом, Хрусталёв позвонил шефу на работу, а затем жене, успокоил, называется.

«Начался год с аварии, заканчивается чёрт знает чем», – продолжало зудеть о перипетиях судьбы левое полушарие. Подгоняемый пыльной метелью, вместо снежной-то, поплёлся домой. Не осень и не зима, и настроение – с погодой в унисон.

Внутренний диалог по дороге к дому поначалу совсем заглох, лишившись оптимизма, привычного для Хрусталёва с рождения, но затем проскользнули полоски чего-то модного, глобального, депрессивного, и он разгорелся с новой силой. Как всегда левая половинка мозга нападала, а правая защищалась, используя накопленную память.

«Мы проваливаемся в трясину. – В какую трясину? – Материальности, соблазнившись достижениями техпрогресса.– Что предлагаешь конкретно? – Если избавиться от автомобиля, то и проблемы исчезнут. – Ой, ой, ой! Сейчас ты скажешь, что материальный прогресс пожирает наше сознание! – Скажу! Загляни-ка, как ты любишь, в свои ячейки, найди помеченную буквами «КПСС»: «Производство средств производства для производства средств производства». Каково? – У этой текстуры было продолжение, не рви контекст! – Я и не рву, просто материальный прогресс работает сам на себя. – Ты скажи ещё, что он живой, и зловонное дыхание его для нас, как наркотик, и это он правит миром и человеком. – Не спорю – польза огромна, но вред смертельно опасен, без его дыхания человечество смогло бы сносно существовать, но с его помощью красиво и с комфортом гибнет. – Ты же знаешь, у нас всё по два: две стороны одной медали, двоичная система… – Вот это и настораживает, нет целостности от самого рождения: два глаза, два уха и два полушария мозга. – Опять цифири, прямо мистика какая-то, думай о хлебе насущном, твой кусок едят в твоей угнанной машине… – Представляешь, если я откажусь от неё, то и кусок не мой. Чем же тогда они кормятся? Хлеб-то – виртуальный! – Сказанул тоже, послушать нечего… скажи ещё, что они – грифы. – А я скажу: вирусные черви. Гриф клюнул, а там ничего нет, один спам. – Пусть я тупой, но что ты сейчас имел в виду под спамом: червей, колбасный свиной фарш или это послание во Вселенную? – Успокойся, ты тупой, поэтому тебе должно быть всё безразлично».

Ожидаемое послезавтра уже своим наступлением плеснуло немного оптимизма. На этой волне, вдобавок с браслетом в кармане, Хрусталёв пошёл на встречу.

Участковый пункт был открыт. Он поразил его чистотой и просторностью, из мебели в двух комнатах с пустыми стенами салатного цвета присутствовали стол, стул и компьютер, сейфа почему-то не было. Выделяющиеся белизной чугунные батареи наполняли воздух не только теплом, но запахом масляной краски. На стуле сидела опрятная бабушка в зеленоватом пальто с рыжим воротником из лисы, рассказывая что-то негромким голосом лейтенанту. Судя по всему, жаловалась на соседей, обрывки фраз, расслышанных Хрусталёвым, гласили: «… музыка, одиннадцать часов, голова раскалывается». Увидев Андрея, лейтенант заулыбался, признав в нём своего спасителя.

– Алевтина Фёдоровна, я непременно поговорю с ними, но это, боюсь, не поможет, нет у милиции рычагов воздействия. А сейчас, вы уж меня простите бога ради, я должен идти по службе. Вон, по мою душу и пришли, – добавил он, протягивая Хрусталёву руку для приветствия.