Двойной заговор. «Неудобные» вопросы о Сталине и Гитлере

Ворошилов: Может быть, для облегчения издать специальный приказ о том, что в армии обнаружено такое-то дело? А с этим приказом вышел бы начальствующий состав и прочитал во всех частях.

Сталин: Да. И объяснить надо. А для того, чтобы верхний командный состав и политические руководители знали все-таки, стенограмму раздать.

Ворошилов: Да, это будет очень хорошо. В стенограмме я много цитировал. Тут будет полное представление.

Сталин: Хорошо, если бы товарищи взялись и наметили в каждой определенной организации двух своих заместителей и начали выращивать их как по политической части, так и по командной части.

Ворошилов: Давайте это примем. По партийной линии это принято.

Сталин: Это даст возможность и изучать людей…

Ворошилов: Вот этот самый господинчик Фельдман, я в течение ряда лет требовал от него: дай мне человек 150 людей, которых можно наметить к выдвижению. Он писал командующим, ждал в течение 2 с половиной, почти 3-х лет. Этот список есть где-то. Нужно разыскать.

Буденный: Я его видел, там все троцкисты, одни взятые уже, другие под подозрением.

Сталин: Так как половину из них арестовали, то значит, нечего тут смотреть.

Буденный: Не нужно этот приказ печатать, а просто сказать — не подлежит оглашению.

Сталин: Только для армии и затем вернуть его. Стенограмму тоже вернуть. Будет еще вот что хорошо. Вы как собираетесь — в два месяца раз?

Ворошилов: В три месяца раз.

Сталин: Так как у вас открытой критики нет, то хорошо бы критику здесь разворачивать внутри вашего совета, иметь человека от оборонной промышленности, которую вы будете критиковать.

Голоса: Правильно.

Сталин: И от вас будут представители в Совет Оборонной промышленности, человек пять.

Голоса: Правильно.

Сталин:

 Начиная, может быть, с командира полка, а лучше было бы еще ниже, иметь заместителем.

Ворошилов: Командира дивизии или командира полка, я его назначаю заместителем.

Голоса: Есть такое распоряжение.

Ворошилов: Распоряжение есть. Но мы должны иметь лучших людей, каждый должен найти у себя, и тогда я уже трогать не буду. Я буду знать, что у Кожанова командир подводной лодки N 22 или командир «Червоной Украины» является избранником, которого он будет выращивать. Я его трогать не буду.

Голос: Такое же распоряжение отдано.

Ворошилов: Совсем не такое.

Сталин: Может быть, у вас нет таких людей, которые могут быть заместителями?

Ворошилов: Есть. У нас известная градация по росту. Командир Ефимов, он командир корпуса, он будет искать среди командиров дивизии — но так как командиров дивизии мало и он не может оттуда наметить, он будет искать из командиров батальонов.

Сталин: Не будет боязни, что отменят тех, которые намечены?

Голос: Эта боязнь есть.

Сталин: Поэтому надо искать и выращивать, если будут хорошие люди.

Ворошилов: Значит, в 8 часов у меня в зале заседание.

Сталин: Нескромный вопрос. Я думаю, что среди наших людей, как по линии командной, так и по линии политической, есть еще такие товарищи, которые случайно задеты. Рассказали ему что-нибудь, хотели вовлечь, пугали, шантажом брали. Хорошо внедрить такую практику, чтобы если такие люди придут и сами расскажут обо всем — простить их. Есть такие люди?

Голоса: Безусловно. Правильно.

Сталин: Пять лет работали, кое-кого задели случайно. Кой-кто есть из выжидающих, вот рассказать этим выжидающим, что дело проваливается. Таким людям нужно помочь с тем, чтобы их прощать.

Щаденко: Как прежде бандитам обещали прощение, если он сдаст оружие и придет с повинной (смех).

Сталин: У этих и оружия нет, может быть, они только знают о врагах, но не сообщают.

Ворошилов:

 Положение их, между прочим, неприглядное. Когда вы будете рассказывать и разъяснять, то надо рассказать, что теперь не один — так другой, так третий, все равно расскажут. Пусть лучше сами придут.

Сталин: Простить надо, даем слово простить, честное слово даем.

Щаденко: С Военного Совета надо начинать. Кучинский и другие…

Кучинский: Товарищ Ворошилов, я к этой группе не принадлежу — к той группе, о которой говорил товарищ Сталин. Я честный до конца.

Ворошилов: Вот и Мерецков. Этот, пролетарий, черт возьми.

Мерецков: Это ложь, тем более что я никогда с Уборевичем не работал и в Сочи не виделся.

Ворошилов: Большая близость с ним у этих людей. Итак, в восемь часов у меня…»

Досье № 4. План поражения

Это собственноручные показания М. Н. Тухачевского на следствии: 143 рукописные страницы, написанные ровным, четким почерком, с соблюдением всех тогдашних правил грамматики. В показаниях есть ссылки еще на два документа. Один — «план поражения», написанный Уборевичем, другой — показания о вредительской деятельности, который Тухачевский обещал изложить особо. Ни тот, ни другой документ не опубликованы.