Двор чудес

Несколько минут уходит на то, чтобы осмотреться. Передо мной – большая закрытая дверь. Но отец научил меня вскрывать замки еще раньше, чем я научилась ходить. Шарю в карманах брюк и нахожу булавки, которые Азельма нарочно положила мне с собой. Безмолвно поблагодарив ее, вытаскиваю все булавки из карманов и принимаюсь за дело. Отец был мне хорошим учителем. Буквально за несколько секунд я открываю дверь, она распахивается наружу, а я стою и смотрю на внушительных размеров комнату. Кажется, что сердце от страха стучит прямо в горле, но какая-то сила манит меня вперед. Я делаю шаг внутрь и даю глазам привыкнуть к полумраку.

В этой комнате – мальчик.

Он в дальнем конце комнаты, спит на огромной высокой кровати.

Я не обращаю внимания на лепнину, изящную мебель, горы безделушек, мрачно поблескивающих в тусклом лунном свете, который просачивается в комнату. Полог вокруг кровати не задернут. Удивительно, почему такому мальчику хочется смотреть с кровати в темноту.

У меня перехватывает дыхание, я неслышно подхожу к нему быстрыми шагами, стараясь победить в себе страх. Интересно, кто он такой. Конечно, кто-то очень важный и знатный, раз у него одна комната размером с весь отцовский постоялый двор.

У него на шее найдешь то, что должна забрать, а иначе все будет потеряно.

Из ночной сорочки с пышным воротником выглядывает не больше дюйма бледной кожи. Но я ничего не могу разглядеть у него на шее.

Хоть я и взбиралась по стенам, и спускалась по печным трубам, выполняя указания отца и воруя то, что он велел, мне никогда не доводилось красть что-то в присутствии хозяев. Есть правило: мы должны прятаться и выжидать, пока они не уйдут. Но сегодня правила изменились.

Тру руки друг о друга, чтобы согреть их, и наклоняюсь над мальчиком. У него длинные ресницы и темные волнистые волосы, а еще очень мирный вид. При свете луны он кажется мне красивым, похожим на мальчика из историй Азельмы.

Я осторожно прикасаюсь пальцами к его сорочке: лучше всего действовать или очень быстро, или очень медленно. Щупаю сорочку, стараясь не касаться его кожи. Вот оно! Цепочка, длинная и тяжелая: так вот почему ее не было видно на шее. Мне это даже на руку: значит, она свободно снимется. Покрывало соскальзывает вниз, и на секунду я замираю, глядя, как подвеска сверкает в лунном свете. Такого огромного драгоценного камня я не видела никогда в жизни: сапфир в золотой оправе, обрамленный россыпью жемчуга и других камней. Тяжелое украшение лежит на груди у мальчика, и он обязательно проснется, когда я подниму кулон. А если даже не проснется в тот момент, то уж точно – когда я начну стягивать цепочку у него через голову.

Ты маленькая и быстрая, и это тоже твое оружие.

Считаю до трех и начинаю двигаться. Подвеска уплывает от него легко, как вода, слышится только легкий шорох в тот момент, когда цепочка скользит по коже.

Он открывает глаза и смотрит прямо на меня.

Ты умна, Нина, это твое оружие.

Если он закричит и позовет на помощь, то украдет у меня те ценные секунды, что нужны мне для побега. До балкона добежать я успею, но уже не вылезу наружу.

«Это искусство воровства, – звучат в моих ушах слова Феми. – Глухой многого не замечает, а слепого легко сбить с толку. Если человека притягивает твое лицо, он не смотрит тебе на руки».

Мне нужно отвлечь его и удивить, то есть удивить еще больше, чем сейчас. Он открывает рот, и я делаю то, что первым приходит в голову: крепко прижимаю свои губы к его губам и целую – я много раз видела такие сцены в темных углах отцовского трактира. У его губ шоколадный вкус. Это последнее, что проскакивает у меня в мозгу перед тем, как я отталкиваюсь от него и со всех ног мчу к балкону.

Я уже на пороге, чувствую холодный ночной воздух, но губы до сих пор горят. Слышу за спиной какой-то сдавленный звук, когда перелезаю через ограждение и начинаю спускаться по стене.

– Подожди! Пожалуйста!

Мне нельзя смотреть вверх, но я поднимаю голову, цепляясь за стену ободранными пальцами и ощущая спиной холодный ветер. Он двумя этажами выше, смотрит на меня вниз с балкона. Сейчас он позовет стражу, сейчас он потребует обратно свою подвеску, сейчас он прикажет меня арестовать, и я подведу Азельму и Феми.

– Кто ты? – спрашивает он.

Я замираю на секунду, а потом улыбаюсь ему.

– Черная Кошка, – говорю я.

Разжимаю пальцы и тенью исчезаю в ночной мгле.

* * *

Мы с Феми в темноте уходим по крышам, минуя беспокойные, никогда не спящие улицы, подальше от центра города; бежим над густонаселенными трущобами и черными переулками. Феми почти летит, он движется бесстрашно и очень грациозно. Время от времени он свистит, каждый раз по-разному, звук ясный и громкий, как у колоколов Нотр-Дама. Мне кажется, что ветер приносит отзвук ответного свиста, но не уверена: может быть, от волнения у меня просто разыгралось воображение.