Читаем Двор чудес полностью

Двор чудес

На литературной карте Серебряного века Ирина Одоевцева, «маленькая поэтесса с большим бантом», как она себя называла, и любимая ученица Николая Гумилева, занимает особое место. Ее первый сборник «Двор чудес» (1922) стал заметным событием в литературной жизни и был дружно одобрен критикой. «…Чутье стиля в такой мере, как у Одоевцевой, – признак дарования очень крупного», – писал Владимир Пяст. И даже язвительный Лев Троцкий удостоил Одоевцеву своей похвалы, выделив «Двор чудес» среди «книжечек и книжонок»: «Очень, очень милые стихи». Однако известность пришла к ней еще раньше. На поэтических вечерах юная Одоевцева пользовалась большой популярностью и с блеском читала свои стихи, включая знаменитую «Балладу о толченом стекле». Ее сразу отметил Александр Блок, ею восхищались Корней Чуковский, Михаил Лозинский и Георгий Иванов. В 1922 году Ирина Одоевцева уехала из России и большую часть жизни провела во Франции, но в 1987 году вернулась на родину, где ей довелось увидеть свои книги изданными в СССР огромными тиражами. Помимо мемуарной прозы, творчество Одоевцевой включает несколько романов, переведенных на многие языки, а также семь поэтических сборников, ставших неотъемлемой частью русской поэзии ХХ века.

Ирина Владимировна Одоевцева

Поэзия18+

Ирина Владимировна Одоевцева
Двор чудес

Издательство Азбука®

Двор чудес

Сергею Алексеевичу

Попову-Одоевцеву

Памяти Гумилева

Мы прочли о смерти его.Плакали громко другие.Не сказала я ничего,И глаза мои были сухие.А ночью пришел он во снеИз гроба и мира иного ко мне,В черном старом своем пиджаке,С белой книгой в тонкой руке,И сказал мне: «Плакать не надо,Хорошо, что не плакали вы.В синем раю такая прохлада,И воздух тихий такой,

И деревья шумят надо мной,Как деревья Летнего сада…»

1921

Баллада о толченом стекле

Корнею Чуковскому

Неправо о стекле те думают, Шувалов,

Которые стекло чтут ниже минералов.

Ломоносов

Солдат пришел к себе домой,Считает барыши.«Ну, будем сыты мы с тобой,И мы, и малыши.Семь тысяч! Целый капитал!Мне здорово везло —Сегодня в соль я подмешалТолченое стекло».Жена вскричала: «Боже мой!Убийца ты и зверь!Ведь это хуже, чем разбой, —Они помрут теперь».Солдат в ответ: «Мы все помрем,Я зла им не хочу.

Сходи-ка в церковь вечерком,Поставь за них свечу».Поел и в чайную пошел,Что прежде звали «Рай».О коммунизме речь повелИ пил советский чай.Прошло три дня, и стал солдатНевесел и молчит.Уж капиталу он не рад,Барыш не веселит.А в полночь сделалось черноСолдатское жилье.Стучало крыльями в окно,Слетаясь, воронье.По крыше скачут и кричат,Проснулась детвора,Жена вздыхала. Лишь солдатСпал крепко до утра.В то утро встал он позже всех,Был сумрачен и зол.Жена, замаливая грех,

Стучала лбом о пол.«Ты б на денек, – сказал он ей, —Поехала в село.Мне надоело – сто чертей —Проклятое стекло!»Жена уехала, а онК окну с цигаркой сел.Вдруг слышит похоронный звон —Затрясся, побледнел.Семь кляч влачат по мостовойДощатых семь гробов.В окно несется бабий войИ говор мужиков:«Кого хоронишь, Константин?»«Да Глашу вот, сестру.В четверг вернулась с имянинИ померла к утру.У Никанора помер тесть,Клим помер и Фома,А что такая за болесть,Не приложу ума».Настала ночь. Взошла луна.

Солдат ложится спать.Как гроб, тверда и холоднаДвуспальная кровать.И вдруг… Иль это только сон?Вошел вороний поп.За ним огромных семь воронВнесли стеклянный гроб,Вошли и встали по углам.Сгустилась сразу мгла.«Брысь, нечисть! В жизни не продамПроклятого стекла!»Но поздно. Замер стон у губ,Семь раз прокаркал поп,И семь ворон подняли трупИ положили в гроб,И отнесли его в овраг,И бросили туда,В гнилую топь, в зловонный мрак —До Страшного суда.

1919