Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания и анекдоты

Я выехал из России, огорченный проектом предстоящего окончательного раздела Польши. Никогда ничего не казалось мне более безнравственным и неполитичным, Но я знал тайные причины этого решения. Екатерина II несколько раз заявляла, что она никому ничего не выделит из государственных имуществ. Между тем князю Зубову, фавориту, и Маркову, исполняющему обязанности министра, надо было сколотить себе состояние, окончательный же раздел соседнего королевства устранял препятствия, и, как всегда бывает в подобных случаях, когда предстоит деление пирога, их враги тоже изъявили молча свое согласие на столь открытое попирание славы их государыни. Но в разговоре, который у меня был с императрицей незадолго до моего отъезда, я заметил, что у неё как будто заранее явилось нечто в роде угрызения совести по поводу несправедливости, предупредить которую у неё не хватило силы; и что она была бы рада тому, кто почувствовал бы в себе достаточно ловкости и смелости, чтобы избавить ее от решения против её собственной воли и против воли её министров. Берлин в то время был центром переговоров по делам Польши, где тогда происходила война, а также по делам Франции, с которой некоторые Дворы уже замышляли войти в сношение; поэтому казалось весьма естественным, что новичок в моем возрасте, назначенный в малозначительное посольство, остановился здесь, чтобы изучить общую политику и дела того времени. Хаос, в который я был тотчас же посвящен и который я постараюсь изложить в нескольких словах, скоро предоставил мне возможность достичь этой цели; чтобы дать некоторое понятие об этом, достаточно будет объяснить, как тогда велись дела между Пруссией и Россией.

В Берлине обязанности полномочного посланника России исполнял престарелый граф Нессельроде, назначенный туда, как бывший участник интимного кружка Фридриха Великого, и основательно знавший всех старых министров, переживших его, а также все уловки прусской политики. Тогда еще не заметили, что способ ведения политики изменился и что в Европе уже не интересовались кабинетными принципами, основанными на интересах государства, а руководствовались личными интересами министров, что то, что раньше могло стоить головы министру, теперь еле навлекало на него выговор. Так как Нессельроде не имел успеха, то к нему прикомандировали Алопеуса[215]

, бывшего делопроизводителя канцелярий министерства иностранных дел, человека причудливой внешности и пылкого характера, но хорошо знакомого со всеми подробностями службы. А так как польские смуты и последовавшая за ними война в связи с слабыми успехами пруссаков и истощением финансов и пр. несколько умерили воинственный пыл короля, то сочли нужным послать в Берлин еще принца Нассау Зигенского[216], рыцарские манеры, а также придворный лоск и почтительная фамильярность которого достигли больших результатов, чем можно было ожидать. Эти три уполномоченных ненавидели друг друга и наперерыв интриговали один против другого. Я приехал как раз кстати, чтобы собрать их жалобы и выслушать их секреты. Первый из них уже заговаривался, повторяя всё одно и то же, и чтобы лучше проявить всю глубину своего ума, считавшегося в России недостаточным для ведения дела, рассказывал первому встречному всё то, что он знал. Второй, вспыльчивый от природы и к тому же плохо воспитанный, выдавал себя даже, когда молчал; по каким-то странным соображениям, могущим казаться почти преступными, он попал под руководство английского посланника. Третий, наконец, своею молчаливостью, к которой он приучил себя с молодости из боязни выдать свое невежество и свою посредственность, а также своими притязаниями, как принц, вести переговоры только с самим королем и с его фаворитами, — бросал на своих товарищей тень, как будто бы они находилась в немилости у своего правительства, которому они должны были служить все вместе.

На противной стороне была такая же путаница, препятствовавшая нормальному ходу дел. Граф Финкенштейн, представлявший из себя нечто в роде премьер-министра, был не более как красивый призрак старины и сам признавал свое ничтожество, когда его к тому заставляли. Граф Альвенслебен, представительная личность, и граф Гаугвитц, добившийся министерского поста через царедворцев, придавали себе вид, как будто они управляют делами, но от них нельзя было ничего добиться и надо было прежде всего заручиться содействием разных кабинетских секретарей; они же сами оставались до такой степени невидимыми и недоступными, что можно было проживать в Берлине в течение многих лет, не получив материальных доказательств об их существовании. Если даже иногда удавалось их видеть, а также убедить или склонить их в свою пользу, то это мало помогало, ибо в некоторых случаях, которых нельзя было ни предвидеть, ни подготовить, успех переговоров зависел от генерала Бишофсвердера, генерал-адъютанта короля, который, как главный жрец Иллюминатов[217], тогда исключительно располагал волею и властью своего государя.