Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания

Наконец наступил давно желанный срок для брачного союза, и императрица поспешила им воспользоваться, но так неосторожно, что, как оказалось впоследствии, это разрушило ее лучшие надежды. Великого князя поручили на несколько часов г-же Торсуковой, жене одного из его дядек, и племяннице г-жи Перекусихиной, камерфрау Ее Величества, а затем, 9-го октября (по новому стилю) 1793 г. была отпразднована свадьба. Я должен сознаться, что это было большим облегчением для меня. Нет ничего неприятнее и тягостнее, как обязанность придавать большое значение делам, которые этого не заслуживают, изощряя свое честолюбие без определенной цели, а также начал замечать всякие мелочи в широких рамках событий и терять свое время на пустяки, которые для нас унизительны. Когда я теперь об этом думал, мне кажется, что в том возрасте, в котором я тогда находился, я к лучшему и не был пригоден и должен был почитать себя счастливым, что я, так или иначе, участвовал в интимных делах Двора; но тогда я смотрел на это иначе, мне ничего не казалось недоступным, и я считал возможным рассчитывать на все. Скоро после этой свадьбы я был назначен посланником в Неаполь и потерял из виду этот молодой Двор, так что мог о нем судить только по рассказам других, чего я однако в таких вопросах не допускаю. Но все же то, что, во время моего отсутствия там произошло, требует, хотя бы вкратце передачи того, что мне рассказали.

До сих пор думали, будто бы императрица, отчаиваясь дождаться детей от великого князя Александра Павловича, поручила князю Зубову, с которым она в то время уже не поддерживала связи, кроме деловой и основанной на доверии помочь этой беде; что благо государства подсказывало ей эту странную мысль и что г-жа Шувалова содействовала этому проекту, в силу которого счастливый фаворит позволил себе проявить к молодой великой княгине особое усердие, глубоко оскорбившее ее, а также и других членов императорской фамилии[262]

. Я не знаю, сколько во всем этом истины, и вообще не верю в эту историю, в виду неправдоподобности, чтобы Екатерина на сей раз пренебрегла осторожностью, которую она соблюдала во всех своих действиях, к тому же еще в таком случае, когда это вовсе не требовалось обстоятельствами и когда из многих способов, ведущих к цели, именно этот способ, как одинаково гнусный и смешной, не мог быть ее избран. Но я знаю, что когда я вернулся в Россию, их Императорские Высочества ненавидели как г-жу Шувалову так и князя Зубова, и что император Павел I выражался на счет первой очень пренебрежительно. При Дворе это впрочем не имеет особенного значения. Мне вообще кажется, что императрица должна была достаточно знать характер великой княгини, не вступающей никогда в пререкания или споры и делающей только то, что она хотела, чтобы не пробовать такой неслыханной вещи, особенно после того, как ей приходилось терпеть неудачу даже в самых мелких вещах.

Я приведу, для характеристики великой княгини, лишь одну черту: она не переносила румян, а императрица, как она говорила шутя г-же Шуваловой, не терпела, чтобы молодая женщина появлялась в обществе «с историей ее болезни на лице». После бесчисленных увещаний по этому поводу, Ее Величество, полагая, что у г-жи Шуваловой не достает на это энергии, поручила фельдмаршалу графу Салтыкову объяснить ее волю великой княгине. Он велел ей доложить, что желает ее видеть по делам туалета и по поручению императрицы. Так как великая княгиня отгадывала, в чем дело, она заставила его ждать до тех пор, пока она не приготовилась к выходу. Выйдя к нему навстречу со свечой в руках, она сказала: «Посмотрите-ка хорошенько на меня, милостивый государь, и скажите, как вы меня находите, говорите без комплиментов?» — «Вы очень хорошо выглядите», — ответил Салтыков. — «Слушайте, — обратилась она к сопровождавшим ее придворным дамам, — фельдмаршал мною доволен; значит, мне нечего к этому прибавлять». И, оставив его в недоумении, она удалилась так быстро, что он не мог ее догнать. Императрица сначала немного удивилась, а потом посмеялась над жалобами фельдмаршала и, видя, что он возмущается легкостью, с которою она относится к этому вопросу, сказала: «Она права, ведь она такая хорошенькая, пусть ей не говорят больше об этом».