Двор Карла IV. Сарагоса

— Хорошо. До чего обидно, что в эти дни такому человеку, как мне, приходится заниматься какими-то курами!.. Погодите-ка, вы сказали, что кое-кто не хочет сдавать их, так? Сеньор Генерал-капитан уполномочил меня налагать штраф на тех, кто не помогает защитникам города, и мы с вами без шума и насилия призовем к порядку равнодушных и предателей… Стойте, сеньоры! У Новой башни упала бомба. Видите? Слышите? Что за ужасный грохот! Бьюсь об заклад, не французские мортиры, а само провидение направило ее в логово этого бесчувственного и бездушного скряги, который с безразличием и даже с презрением взирает на горе своих сограждан. Но туда бежит народ. Похоже, что дом загорелся или обрушился. Куда вы, несчастные? Не бегите! Пусть дом горит, рушится, пусть его разносит в щепы. Это же дом дядюшки Кандьолы, того, кто даже песеты не даст, чтобы спасти род людской от нового потопа… Эй, Агустин, куда ты? Как! Туда же? Назад, и ступай за мною: мы нужны в другом месте.

Мы проходили мимо Эскуала Пиа. Агустин, подчинившись, несомненно, велению сердца, стремглав кинулся вслед за густою толпой, спешившей к площади Сан-Фелипе, но тут его грубо остановил отец, и Агустин нехотя пошел с нами. Поблизости от Новой башни действительно что-то горело, на плитках и прекрасных арабесках, украшавших ее стены, играли красные отблески пламени, и, словно одетое в пурпур, это изящное, хотя и покосившееся сооружение отчетливо вырисовывалось в черном ночном небе, а его огромный колокол оглашал воздух протяжным стоном.

Мы добрались до Сан-Пабло.

— А ну, ребята, ну, лентяи, — воззвал к нам дон Хосе, — помогите-ка копать ров. И пусть он будет поглубже да попросторнее — ведь в нем найдут последнее пристанище целых сорок человек.

Мы принялись выбрасывать землю из рва, который рыли во дворе церкви; Агустин копал вместе со мною, но поминутно смотрел в сторону Новой башни.

— Там страшный пожар, — сказал он мне. — Хотя, гляди, пламя, кажется, немного затухает. Ох, Габриэль, лучше бы мне лежать в этой огромной могиле, которую мы роем!

— Не спеши, — ответил я. — Может быть, завтра мы угодим я нее и без нашего желания. Выкинь-ка глупости из головы и занимайся делом.

— Да посмотри же! По-моему, огонь погас.

— Да. Наверное, дом сгорел дотла. А дядюшка Кандьола, видимо, заперся со своими деньгами в подвале, где ему любой пожар нипочем.

— Габриэль, я сбегаю туда на минутку. Хочу взглянуть, не ее ли это дом. Если отец выйдет из церкви, скажешь ему, что я сейчас вернусь.

Неожиданное появление дона Хосе де Монторья помешало Агустину осуществить свое намерение, и мы оба продолжали копать большую братскую могилу. Из часовни начали вытаскивать трупы, а раненые или больные — их то и дело проносили мимо — взирали на удобное ложе, которое, возможно, уже завтра потребуется им самим. Наконец было решено, что ров достаточно глубок, и нам приказали перестать рыть. Сразу же после этого один за другим принесли трупы и побросали их в огромную могилу, а несколько священников и окружившие их благочестивые женщины, преклонив колена, прочитали мрачные заупокойные молитвы. Вскоре все тела оказались во рву, и осталось лишь засыпать его. Дон Хосе де Монторья, обнажив голову и громко читая «Отче наш», бросил первую горсть земли, мы пустили в ход заступы и мотыги и быстро засыпали могилу. Закончив свое дело, мы встали на колени и принялись тихо молиться. Тут Агустин Монторья шепнул мне на ухо:

— Теперь пойдем… Мой отец уходит, а ты скажешь ему, что мы собираемся подменить двух товарищей, у которых дома больные, и им нужно их навестить. Ради бога, скажи ему об этом сам — я не отважусь… Потом мы сразу же отправимся туда.

XV

Когда мы обманули старика и ушли, была уже глубокая ночь, потому что похороны, о которых я только что рассказал, длились более трех часов. Зарева пожара уже не было видно, громада башни опять затерялась в ночном мраке, и большой колокол на ней звучал лишь временами, предупреждая о летящем ядре. Мы быстро добрались до маленькой площади Сан-Фелипе и, заметив, как дымится крыша одного из зданий в начале улицы Темиле, поняли, что три часа тому назад пламя охватило именно это строение, а не дом дядюшки Кандьолы.

— Господь спас ее! — радостно воскликнул Агустин. — Если низость ее отца навлекает на их кров гнев божий, то добродетели и невинность Марикильи охраняют его. Пойдем туда.

На площади Сан-Фелипе еще толпился народ, но улица Антон Трильо была пустынна. Мы остановились у глинобитной стены сада и прислушались. Там царила мертвая тишина, дом, казалось, был необитаем. А что, если так оно и есть? Хотя этот квартал меньше остальных подвергался обстрелу, многие семьи переселились в другие места или скрывались в подвалах.

— Я пойду, и ты тоже иди со мною, — сказал Агустин. — Боюсь, что после сегодняшний сцены дон Херонимо, человек подозрительный и трусливый, как все истые скупцы, не сомкнет глаз до утра и всю ночь будет обходить свои владения, полагая, что обидчики вернутся и разграбят его добро.