На улице нам показалось, что из обители спокойствия мы угодили прямо в ад, потому что стрельба, которую французы вели от городской стены, а мы из домов, не прекратилась и с наступлением ночи. Лунный свет позволял свободно передвигаться с одного места на другое, и по улицам непрерывным потоком шли отряды солдат и горожан, спешившие туда, где, по общему мнению, опасность была особенно велика. Многие сарагосцы не присоединялись к отрядам и, руководствуясь собственным инстинктом, появлялись то тут, то там и стреляли по врагу с того места, которое им казалось наиболее подходящим. Колокола всех церквей звонили одновременно, разнося повсюду свой мрачный воинственный зов; на каждом шагу попадались группы женщин, переносивших раненых.
Повсюду и, особенно, в конце улиц, выходивших к городской стене через предместье Тенериас, высились груды тел; раненые лежали вперемежку с убитыми, и нельзя было определить, с чьих уст срываются жалобные стоны и мольбы о помощи. Я никогда не видел столь ужасных разрушений; но еще сильнее, чем картина бедствий, причиненных вражеским огнем, меня потряс вид многочисленных жертв эпидемии; несчастные больные вытягивались у порога домов, ползли по мостовой в поисках безопасного уголка или медленно умирали, хотя на теле у них не было даже самой легкой раны. Они стучали зубами от жестокого холода и, не в силах произнести ни слова, отчаянными жестами умоляли сжалиться над ними, но мы сами так обессилели от голода, что нам было уже не до них.
— Где раздобыть еду? — спросил Агустин. — Сейчас о ней никто, кроме нас, не позаботится.
— Так или иначе, скоро конец, — ответил я. — Или город сдастся, или мы все погибнем.
Наконец у площади Косо мы наткнулись на людей из Продовольственной хунты, раздававших пайки. Мы жадно набросились на свою долю, а затем отнесли товарищам все, что могли взять с собой. Наше возвращение в отряд было встречено радостными криками и шутками; правда, они были не очень-то к месту, но таков уж испанский солдат! Люди грызли черствые, твердые, как камень, куски хлеба, но у всего батальона крепло убеждение в том, что Сарагоса не падет, не может, не должна пасть.
Перестрелка стала утихать лишь к полуночи. Французы не продвинулись больше ни на шаг, однако по-прежнему удерживали захваченные днем дома, откуда нам так и не удалось их выбить, — эту славную задачу пришлось отложить на следующие дни. Возвращаясь из монастыря Моникас, явившегося в ту ночь ареной великих подвигов, представители наиболее влиятельных в городе семей — Монторья, Сересо, Сас, Саламеро, Сан-Клименте — выказывали необычайную уверенность в себе и презрение к врагу, и речи их поднимали дух слушателей.
— Этой ночью сделано мало, — творил Монторья. — Наши земляки не очень-то старались. Но, по правде говоря, нам и незачем было ставить все на нарту: к чему лезть на рожон, если французы атакуют без всякой прыти? Конечно, кое-кого и у нас поцарапало, ну, да это пустяки. Поставим пластыри — монахини уже приготовили для них смесь вина с маслом… Конечно, надо бы похоронить мертвых — их тут целые груды, да времени нет. Придется этим заняться после. Что? Эпидемия распространяется? Растирайте почаще тело. Растирание и еще раз растирание — вот моя система. А больные обойдутся и без бульона. Что такое бульон? Мерзкое пойло. Я бы лучше дал им всем по глотку водки — вот тогда они быстренько вернулись бы в строй. Итак, сеньоры, похоже, что на эту ночь представление кончилось. Вздремнем-ка полчасика, а утром… Утром, сдается мне, французы ударят уже всерьез.
Тут Монторья увидел своего сына, который вместе со мной подошел к нему, и продолжил:
— А, вот ты где, Агустин! Я уже спрашивал о тебе, сынок. Тут поневоле встревожишься: в таких делах, как сегодня, кое-кто обязательно погибает. Ты не ранен? Даже не задело? А здесь что? Вижу, простая царапина. Похоже, парень, ты вел себя не так, как подобает человеку по имени Монторья. А вы, Арасели, потеряли хотя бы ногу? Тоже нет? Смотрите-ка, оба, как херувимчики, даже волоска с головы не упало! Плохо, очень плохо! Похоже, что передо мной не мужчины, а пара мокрых куриц. Ну, ладно, отдохните покамест, но только немного. А если почувствуете, что к вам подбирается эпидемия, то растирайте тело, трите посильнее — это самое лучшее лекарство… Итак, сеньоры, условимся: завтра защищаем каждую стену этих домов. Так будет по всему городу. Пусть каждая комната станет полем боя! А теперь пойдемте в штаб-квартиру и узнаем, согласен ли с нами Палафокс. Нам остается одно из двух: или сдать город, или драться за каждый кирпич так, словно это драгоценный камень. Французам не выдержать: сегодня они потеряли немало людей, тысяч шесть — восемь. Ну, пошли к его превосходительству дону Хосе. Спокойной ночи, ребята! Постарайтесь завтра поменьше трусить.
— Поспать бы немного, — сказал я своему другу, когда мы остались одни — Заберемся в дом, который заняли наши. По-моему, я видел там несколько матрасов.
— Мне не уснуть, — ответил Монторья, продолжая путь по Косо.