Дворец утопленницы

– Ее душевное состояние… – повторила она, спешно подстраиваясь под новые обстоятельства. Коронер кивнул. – Она… пожалуй, она много переживала.

Брови коронера моментально взлетели:

– Переживала?

Фрэнки переступила с ноги на ногу.

– Да.

– И о чем же она переживала, мисс Крой?

– О своем романе, – вдумчиво проговорила Фрэнки. – Нужно было сдать рукопись к определенной дате, времени оставалось мало, а у нее не получалось.

– Что не получалось?

– Дописать.

– Ясно, – сказал коронер. – Вам, как профессиональной писательнице, знакомо это чувство? И сопутствующий ему стресс?

Фрэнки кивнула:

– Разумеется.

Она судорожно соображала, расставляла факты по местам. Вот

как все было. Вот объяснение, которое все примут и поймут. Творцы – люди неуравновешенные. Именно за этот старый как мир стереотип и ухватилась публика – ведь кто сидит сегодня в этом зале, как не публика, не театральные зрители, явившиеся послушать душераздирающую историю молодого таланта, сгинувшего во цвете лет.

И пошло-поехало, коронер принялся спрашивать Фрэнки о рабочем распорядке, о тяготах писательской жизни, о том, что она чувствовала, когда вдохновение вдруг пропадало.

Отчаяние – именно это слово первым пришло ей в голову.

– Понимаете, я сама не так давно столкнулась с творческим кризисом, – сказала она, хотя вовсе не планировала об этом упоминать. – Никогда прежде со мной ничего подобного не случалось. Но… скажем так, последний год был непростым. Я опубликовала очередной роман, отзывы оказались весьма посредственными, в прессе стали появляться нелестные рецензии, и сколько я ни твердила себе, что все это неважно, что не стоит обращать внимания, меня это задевало. Когда знаешь, что другие читают твои тексты, что какие-то посторонние люди оценивают каждое слово, каждую идею, это… это бывает страшно. Очень страшно. Никогда прежде я об этом не задумывалась. И просто жила с этим страхом. Он угнездился внутри. Вот здесь, прямо в груди. – В глазах защипало. Фрэнки вдруг поняла, что в зале суда стоит абсолютная, оглушительная тишина. Она тихонько кашлянула. – Я имею в виду, – продолжала она, стараясь собраться с духом, унять дрожь в голосе, – что такой страх может парализовать. Когда сидишь над пустой страницей и не можешь найти слов… в такие моменты наступает отчаяние. Иначе и не скажешь.

После короткой паузы коронер кивнул и, повернувшись к притихшим зрителям, которые ловили каждое его слово, вслух повторил: отчаяние. Фрэнки ощутила какую-то перемену не только внутри себя, но и снаружи, в зале суда, поняла, что им наконец удалось подобраться к самой сути.

После этого допрос продолжался недолго.

– Мисс Крой, – произнес коронер, по тону которого было ясно, что на этом он собирается завершить разбирательство, – как вы считаете, что произошло с мисс Ларсон?

Хороший вопрос, и весьма разумный. В самом деле, что с ней произошло? Если бы Фрэнки попросили прямо сейчас, в эту самую секунду, ответить, приложила ли она руку к смерти Гилли, эта ли рука, ее рука, столкнула Гилли в темную, бурлящую воду, – что бы она сказала? Фрэнки открыла рот, тут же закрыла его снова. Она не знала – запретила себе знать, а может, и в самом деле не имела понятия. И никогда не узнает наверняка, никогда не будет ни в чем уверена.

Она опустила взгляд.

– Увы, я не знаю. Я правда не могу вам сказать, что случилось с мисс Ларсон.

Фрэнки подняла голову и нисколько не удивилась, увидев, что Гилли стоит в дальнем конце зала со скрещенными на груди руками. Разгадать выражение ее лица не получалось – то ли потому, что стояла она слишком далеко, то ли по какой другой причине.

Выйдя из зала, Фрэнки сделала глубокий вдох.

Подмышки взмокли, перчатки пропитались потом, но она справилась

. Ответила на все вопросы коронера, и теперь мучения остались позади. Официальный вердикт еще не вынесли, но и без того ясно, каким он будет. Это всего лишь вопрос времени.

– Мне ты ничего такого не рассказывала.

Фрэнки обернулась и с удивлением обнаружила позади себя Джек. Спустившись со свидетельской трибуны, она так спешила к двери – поскорее убраться из суда, поскорее вдохнуть свежего воздуха и свободы, – что совсем забыла о подруге. Сперва она боялась, что привлечет к себе ненужное внимание, вот так вылетев из зала, но, шагая по проходу, видела на лицах лишь сочувствие и понимание и оттого еще сильнее торопилась оказаться на улице.

В тоне Джек слышалось обвинение, но не злость. Лицо было печальным, она, похоже, не могла смириться с мыслью, что подруга утаила от нее нечто настолько серьезное.

– Я и понятия не имела, что у Гилли есть какие-то проблемы.

Снедаемая чувством вины, Фрэнки пожала плечами:

– Я и сама об этом не слишком задумывалась. Никогда не связывала одно с другим – с ее смертью, я имею в виду. Наверное, должна была, глупо с моей стороны.

– Нет, – поспешно возразила Джек, стиснув ее плечо. – Вовсе нет. Для тебя все это стало потрясением. Откуда тебе было знать, что у нее на уме?

По выражению ее лица Фрэнки угадала, о чем та думает.