Дворянин из Рыбных лавок

Но что было делать в таком положении генерал-адъютанту — не в простую же управу благочиния идти? Дело-то в высшей степени конфидентное. А тут придет, стуча сапогами, пропахшими дегтем, какое-то пышноусое чудо в зеленом мундире, больше привыкшее наблюдать за мелким воровством и нарушением градских границ строительства. И что ж, прикажете поверять ему тайны Двора?!. Естественным и чиновно правильным было бы обращение к местным чиновникам по особенным поручениям, в должностные функции каковых как раз и входило обеспечение безопасности семьи Романовых.

Но и тут были важные ограничивающие обстоятельства. Из «особенных» в местных канцеляриях старшим по чину был Евгений Вязьмитенов. Паскевич ничего о нем не знал, кроме именования. Однако же подозревал, несмотря на некоторое расхождение в написании фамилий, возможности родственной или деловой близости с министром полиции Сергей Козьмичем Вязмитиновым. А тот был его старым недоброжелателем…

Генерал-адъютанту вообще трудно было представить, как он будет излагать столь деликатный вопрос «особым» чиновникам с их рыбьими глазами и крайне неприятным взглядом, как бы сквозь тебя. Да и граф Виктор Павлович Кочубей, говоривший, что лишь за несколько лет Министерство полиции превратилось в «министерство доносов», советовал с Вязмитиновым не связываться… Ситуация казалась почти безвыходной. Но и просто ждать, что всё само собой разрешится, было невозможно.

Так, оттолкнувшись от фамилии Кочубей, да вследствие фамильно-династических рассуждений уроженец Полтавы, бравый молодой генерал вспомнил и о своей изысканно звучащей фамилии, берущей, однако, начало от также славного, но менее благозвучного полтавского казака Паська-Цалого. Дед генерала Паскевича как-то рассказывал о ветви Кочубеев, как он выразился, «толковой-умной, да неразумной». После разгрома Запорожской Сечи Мыкола Кочубей с братьями уехал делать Сечь Задунайскую. Но и там они рассорились со многими, оставшись простыми сотниками, кто где, а Мыкола — под турецким Хаджибеем, позже, при России, переименованным в Одессу. Дед говорил, что эти Кочубеи — казаки непростые, но надежные, с которыми можно сговориться. И на Черном море они угнездились крепко, многосемейно, так что, похоже, не переведутся.

Может, сейчас с ними посоветоваться да помощи спросить?.. Паскевич краем уха слыхивал, что казаки, издавна живущие в Хаджибее-Одессе, держат работу в местных каменоломнях, где пилят камень ракушняк, дабы город мог строить себя изнутри, как бы из своего же нутра. Потому он по простому вроде бы любопытству спросил у сопровождавших в Одессе лиц: а нет ли тут среди поставщиков ракушняка неких Кочубеев. На что был ответ — как же нет, есть, среди прочих: Мыкола старый да сын его Андрей с внуками живут в Усатовских хуторах… «Что ж, — подумал Паскевич, — раз уж великий князь делся неведомо где, то и мне, боевому генералу, допустимо оседлать сейчас коня, да и метнуться в Усатове по важному делу. Хуже уж точно не будет…»

И уж там, в хате Кочубеев, деда Мыколы да сына его Андрея, выяснилось, что воспитанник пажеского корпуса Паскевич при случае и украинское словцо ввернуть может, и чарку опрокинуть. Конечно же, Иван Федорович не стал говорить Кочубеям всего, только молвил, что ситуация сложная, требующая тайного рассмотрения и «терминового» разрешения. А уж те вывели его на троицу, не святую, но деловитую, состоящую из их сына и внука — Степана Кочубея, Натана Горлиса, Афанасия Дрымова.

При слаженной работе всей компании всё разрешилось быстро и четко. Оказалось, что порфирородный князь в очаровательном обществе уехал в гости на одну из дальних дач Большого Фонтана. Всё бы ничего, эка невидаль — великий князь убыл из театра не один, а с новою знакомой (это, в конце концов, едва ли не важнейшая функция Театра российскаго). Сомнительный привкус истории был в той скверной компании, что привезла августейшего юношу туда, и в дурной репутации дачи, где он ночевал. Так что к утру караул сих ненадежных особ был сменен Паскевичем на более подобающий. Когда ж Михаил Павлович в ночной рубашке и не по-княжески босым изволил выйти на веранду, дабы полюбоваться солнцем, занявшимся над морем, его там ждал не кто-нибудь, а генерал-адъютант при полном параде.

— Ваше высочество! — мягко, но с оттенком строгости произнес Паскевич. — Рад видеть вас в добром здравии и настроении. Изволите ли узнать? Ночью прибыло срочное уведомление, что милостивейшего сударя уже ожидают с большой программой пребывания в Тирасполе.

Великий князь кивнул головой и узнать изволил. После театральных утех и возлияний он был так расслаблен и миролюбив, что разрешил легко и без споров собрать себя да уже в полдень увезти из милой авантюрной Одессы.