Дворянская дочь

По окончании приема нас с Алексеем и Питера Алексея, уснувшего у няни на руках, отвезли в „паккарде“ миссис Уильямсон домой, на нашу новую квартиру, выходившую окнами на сад Трокадеро. Большая и старомодная, с высокими потолками, о которых я мечтала, она была довольно скромно, но красиво обставлена мебелью в стиле ампир, купленной по бросовым ценам на распродажах, найденных Верой Кирилловной. Появился теперь у нас и кабинетный рояль „Стейнвей“, купленный на деньги, вырученные от продажи моей последней драгоценности.

В этом нашем новом и, я надеялась, постоянном доме мы с мужем возобновили супружескую жизнь, правда, без волнующей атмосферы медового месяца. Он был до предела загружен работой, став теперь профессором Французского колледжа и продолжая свои революционные исследования в области атомной физики. Я была занята ребенком и работой в Центре по делам русских беженцев. Алексей по-прежнему помогал мне в учении, а я продолжала аккомпанировать ему, раз в неделю играя вместе с ним на наших вечерах камерной музыки. Он был теперь рад визитам друзей, которые прежде не имели возможности появляться в нашем доме из-за его собственнического отношения ко мне. Для меня они стали просто подарком судьбы. С особым же радушием мы принимали Л-М, своенравного аристократа с объективным взглядом на утраченное всеми нами величие, а также Геннадия Рослова.

Этот великий пианист появился в Париже после того, как в апреле 1921 года Советская Россия ввела свои войска в Грузию. Вместе с ним приехала его очаровательная юная жена-грузинка из княжеской семьи, гостем которой он до этого был в Тифлисе. Геннадий и Алексей быстро подружились, и молодая супружеская чета вошла в круг наших ближайших друзей.

Еще одним браком, заключенным наперекор классовым барьерам — что, возможно, было единственным полезным результатом революции, — была женитьба князя Гавриила, единственного уцелевшего сына великого князя Константина. Князь Гавриил избежал казни, благодаря своей незнатной жене, которая обратилась за помощью к Максиму Горькому. Они тоже стали частыми гостями в доме Хольвегов. Гавриил Константинович по-прежнему относился к наставнику своих братьев с дружеским расположением, не лишенным благоговейного трепета, и рассказывал массу забавных историй, связанных с жизнью Алексея в Павловске.

Мне нравилось видеть своего преуспевающего мужа окруженным всеобщим восхищением и любовью. Он был по праву доволен и горд своими успехами. Для меня же это восполняло недостаток страсти в наших отношениях, который его, судя по всему, ничуть не смущал. Мы и наши друзья, прошедшие сквозь шторм войны и революции, были благодарны судьбе за то, что обрели тихую гавань. И хотя она не открывала перед нами грандиозных романтических перспектив, мы оставались на свободе и, по крайней мере, пока в безопасности.

Первого февраля 1921 года Центр по делам русских беженцев, переименованный в Фонд Силомирского, отмечал первую годовщину своего основания тем, что устроил первый ежегодный благотворительный бал. На балу я объявила, что фонд получил в дар от леди Дороти Хадлоу загородное поместье с дворцом и несколькими постройками. Вскоре после этого в прессе появилось сообщение о помолвке леди Дороти Хадлоу, единственной дочери и наследницы шотландского пэра-католика, семнадцатого герцога Скарсбери, и леди Мод, единственной дочери исключительно состоятельного промышленника из Глазго, с князем Веславским.

Вечером того дня, когда было опубликовано это известие, я ощутила непреодолимое желание поссориться с Алексеем и наговорить ему массу колкостей. Я ушла из дома под тем предлогом, что Вера Кирилловна приболела, и провела ночь у нее. Там я заперлась в спальне и дала волю своему горю и гневу.

У меня в ушах звучали нянины пророческие слова о Стефане: „Он молодой и красивый. Он найдет себе красавицу княжну, да еще, как положено, с хорошим приданым. Он забудет все эти страсти-печали... А что касается тебя, тебе придется привыкнуть управляться со своими страстями...“

Он забыл! Прошло всего несколько месяцев, и он забыл! Он с величайшей легкостью заменил меня шотландской дворянкой, не только безмерно богатой, но и красивой: как же долго я смотрела на ее фотографию в газете! Что ж, у него все вышло к лучшему. А я должна привыкнуть управляться со своими страстями... Это было невыносимо!

Постой-ка, Таня, заговорил во мне голос рассудка. Ведь это ты обманула Стиви, это ты вышла замуж за другого. А когда он приехал, чтобы заявить о своих правах, ты отвергла его. Какое же ты имеешь право скрежетать зубами и стенать?

Замолчи, довольно я тебя слушала, ответила я внутреннему голосу. Ведь я отказалась от Стиви потому, что думала, что мне удастся сохранить его любовь. А без нее я не смогу жить.

Я пережила страшную ночь и спустилась к завтраку с красными глазами и воспаленным горлом. У Веры Кирилловны хватило такта ни о чем меня не спрашивать. Когда я в конце дня вернулась домой из Фонда Силомирского, у меня поднялась температура.