Дворянские гнезда

Семьсот пятьдесят верст дороги. Без отдыха. В зябкой осенней поземке. И созвучием вихрю взбаламученных чувств, острой тоски по потерянным родным местам и товарищам – человеческая трагедия на невских берегах.

24 октября 1824 года… Первый день ссыльного Мицкевича в Петербурге – первый день после страшного наводнения. Апокалиптические картины человеческих страданий. Разнесенные по бревнышку жалкие лачуги. Сорванные кровли. Всплывшая утварь. Погибающие животные. Вереницы погребальных дрог. И – гробы. Гробы, вымытые водой из кладбищенской земли. Будущий пушкинский «Медный всадник» родится во многом под впечатлением рассказов польского поэта.

Апокалипсис примиряющий… То, что представлялось могучей и безжалостной державой, оборачивалось той безмерностью человеческого горя, перед которым не остается границ – национальных, религиозных, богатства и нищеты. И почти сразу встреча с тем, кто непонятным для современников образом предсказал день и час катастрофы – Юзефом Олешкевичем. Талантливым живописцем, рисовальщиком, бравшим первые уроки искусства в Вильно и закончившим их в мастерской прославленного Давида в Париже.

Это Олешкевич открывает для поэта Северную Венецию, «околдовывает его» петербургской красотой, вводит в столичные салоны. Еще важнее – знакомит с Пестелем, Бестужевым-Марлинским, Рылеевым. В домах столицы на Неве ссыльный гимназический учитель выступает как их доверенный друг, ими оцененный поэт. К изумлению скромного и застенчивого Мицкевича, его всюду ожидает не просто радушный – восторженный прием.

Три месяца в Петербурге проходят безо всяких обязательств. Хлопотами новых друзей Мицкевич не получает насильственного места ссылки. Более того, им удается выполнить достаточно неожиданное желание поэта – попасть на юг, в Одессу. Его ждут на берегах Черного моря и ждут нетерпеливо – слухи о новом и редком таланте доходят сюда на редкость быстро. «Все в Мицкевиче, – будет впоследствии вспоминать П. А. Вяземский, – возбуждало и привлекало сочувствие к нему. Он был очень умен, благовоспитан, одушевителен в разговорах, обхождения утонченно-вежливого. Он был везде у места, и в кабинете ученого и писателя, и в салоне умной женщины, и за веселым приятельским обедом. Поэту, то есть степени и могуществу дарования его, верили пока на слово и понаслышке, только весьма немногие, знакомые с польским языком, могли оценить Мицкевича-поэта, но все оценили и полюбили Мицкевича-человека». Стоит вспомнить, что сам Вяземский и владел разговорным польским, и свободно писал на языке поэта.

И Одесса не разочаровывает Мицкевича. Куда более пестрая, шумная, разнохарактерная, чем Петербург, она живет не менее интересной жизнью. Кто только из одесских красавиц не увлекается в эти месяцы польским ссыльным! Здесь окончательно забывается и его стесненное материальное положение, и политическое осуждение, и ссылка. Не случайно в Одессе так ярко раскрывается присущий ему дар импровизации. А дом Каролины Собаньской (еще одной Каролины!), «женщины действительно очаровательной»! Это ей посвящены пушкинские строки: «Что в имени тебе моем? Оно умрет, как звук печальный / Волны, плеснувшей в берег дальний…»

В своеобразной свите знаменитой красавицы Мицкевич совершает поездку по Крыму, которая вызовет к жизни его цикл «Крымских сонетов». Крым становится его поэтической страной, миром, через природу которого он выражает свои чувства, настроения, весь романтический строй ощущения жизни.

Роман? Ничего удивительного, если бы речь шла о самой Каролине Второй, но Мицкевич…

Правда, у Собаньской положение вполне независимой женщины. Она много лет не живет с мужем, но – почти как с мужем живет с генерал-адъютантом графом Виттом, организатором тайного сыска за декабристами и Пушкиным на юге. Не знать об этом Каролина не могла. Помогала ли возлюбленному, пуская в ход свои чары? Вполне возможно.

В. Ванькович. «На скале Аю-Даг». Портрет А. Мицкевича.

1828 г. Фрагмент

В какой-то момент истина открывается и перед Мицкевичем. Как раз во время путешествия по Крыму. Время самое неудобное для решительных действий, но поэт находит выход. Он закрывается в своих комнатах. Отговариваясь нездоровьем, избегает общества товарищей по путешествию, сразу по возвращении в Одессу выезжает в Москву – его просьба о переводе в древнюю столицу оказывается – снова благодаря хлопотам друзей – удовлетворенной.

Пушкин еще будет встречаться с Собаньской в Петербурге, писать в ее альбом стихи, обмениваться письмами накануне своей свадьбы: «Я рожден, чтобы любить вас…» Мицкевич погрузится в молчание. Вертер не создан для подобных приключений. Он искал глубокого чувства и будто догадывался, что пережить его придется в Москве.