Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Вопрос о том, чьи интересы представляла российская бюрократия, является до сих пор одним из важных и спорных. Марк Раефф, критикуя в статье «Бюрократический феномен в имперской России, 1700–1905» либеральную историографию XIX века, утверждавшую, что государственный аппарат в России был инструментом социального, экономического и культурного подавления общества дворянством, подчеркивал обособленность бюрократии от общества, зависимость ее от самодержавия и выработку ею особой системы ценностей, основанной на персональной лояльности правителю и представлениях о собственной значимости как исполнителя его воли^{552}

. Будучи, вероятно, верным в отношении менталитета бюрократии XIX века, этот тезис Раеффа не подтверждается материалами о функционировании власти на местах во второй половине XVIII века. Можно утверждать, что до 1763 года провинциальные чиновники напрямую зависели от местного общества, так как не получали жалованья и вынуждены были пользоваться «акциденциями», что определяло их тесную связь с жителями управляемого ими региона. Властные отношения в провинции далеко не всегда выстраивались по формальным признакам должностных иерархий, и, как мы видели на примере севского воеводы Салманова, нередко управитель провинции гораздо больше зависел от ситуации в регионе, чем в столице, и руководствовался волей частного лица, а не инструкциями Сената. Тот факт, что большинство тульских воевод даже в 1750–1760-е годы были местными помещиками, — а после губернской реформы 1770-х годов ими были практически все чиновники, как коронные, так и выборные, — свидетельствует о тесных связях администрации с местным дворянством.

Показательно, что на протяжении всей второй половины XVIII века чиновники в тульских канцеляриях идентифицировали себя исключительно с дворянским сословием. В их «сказках» о службе и формулярных списках подчеркивалась прежде всего принадлежность к дворянству по всем системообразующим моментам их жизни и карьеры: происхождение «из дворян», начало службы в гвардии или армии, обучение в дворянских учебных заведениях, обладание крепостными душами, факт женитьбы на «дворянской дочери» (у подавляющего большинства «табельных» чиновников и даже секретарей недворянского происхождения), обучение детей наукам и так далее. Мы не видим никаких отличий послужных списков чиновников от подобных документов дворян, не состоявших на штатской службе. Более того, единый формуляр для военных и чиновников, введенный правительством, подчеркивал стремление, сформулированное еще Петром, пополнять ряды чиновничества именно за счет дворянства, опираться на дворянское сословие в проведении своей политики на местах путем предоставления чиновникам тех же привилегий, что и другим группам дворянства. Принадлежность чиновничества именно к дворянскому сословию подчеркивалась и введением в 1782 году общих мундиров для всех дворян, на службе или вне нее. Как в середине XVIII века, так и тридцать лет спустя армия по-прежнему оставалась главным источником кадров штатских чиновников, и перемещение бывших военных на гражданские должности и затем, при необходимости, обратно в полки указывает не на обособленность чиновничества, а на его единство с дворянским сословием. Возможно, на окраинах государства, в регионах с малочисленным и «скудным» дворянским населением (где многие дворянские отпрыски не могли явиться для прохождения воинской службы из-за отсутствия денег на обмундирование) чиновничество и стремилось обособиться, выделиться в отдельную корпорацию, связанную интересами службы. Оно нередко находилось в более благоприятных условиях, чем местное дворянство: чиновники, обладавшие рангом в отличие от неслуживого дворянства, могли ощущать себя значительнее дворян, являясь представителями власти, и даже считать себя (и быть) более обеспеченными в силу доступных им «акцинденций». В центральных регионах, таких как Тульская губерния, в присутствии знатных и богатых дворянских семей, а также при наличии достаточного числа кандидатов на посты гражданской службы чиновники рассматривали себя как часть дворянства, разделяя именно с этим сословием свои устремления, надежды и интересы. Выполняя, как и другие дворяне, двоякую роль — помещиков и слуг государства и монархии, — чиновники считали гражданскую службу естественным продолжением своей военной карьеры^{553}

. Точно так же в XVIII веке к этому относилось и правительство, приветствуя проявление молодыми дворянами отваги и горячности на поле боя и ожидая здравомыслия и ответственности от умудренных опытом мужей, направляемых в систему управления государством.