Дворик обетованный

Наступил день настоящей премьеры. Вэйз мир, как нарядились все наши дамы! За день до премьеры Степан покрасил скамейки и старый стол, стоящие во дворе, краской цвета детской неожиданности. На вопрос, почему именно этот цвет выбрал Степан, он ответил, что скамейки выкрашены под стать концерту. Мы не были уверены, что скамейки успеют высохнуть до приезда американских красавцев, и повесили листок, на котором чёрным по белому было написано: «А оно вам надо?».

Актёры театра собрались за два часа до приезда моряков. Я знаю, зачем так рано, Миша? Переодевались, красились, Сима суетилась больше всех. Она заскочила ко мне на пару минут и сказала, что если среди этих красавцев кто-то обратит внимание на Леночку, Сима готова пожертвовать всеми запасами и даже своей мамой, и поехать в Америку.

Потом она спросила меня, как она выглядит в новом платье, я сказала, что как всегда, но не стала уточнять, как именно. Что там уточнять? «У какого модельера она шьёт лифчики?» – пронеслось у меня в голове. У нормального человека грудь восьмого размера не может выглядеть как две египетские пирамиды, устремлённые вершинами к небу. А вот платье мне даже понравилось. Кримпленовое платье Симы было чуть-чуть заужено книзу: её тоненькие ножки смотрелись даже как-то симпатично в этом варианте.

Сима побежала к Белле, а я осталась на балконе. Через минут пять во двор вышла Белла Николаевна и закричала в своей орущей манере:

«Берта Соломоновна! Вы не согласитесь спуститься к нам и поработать билетёром? Мама что-то плохо себя чувствует, и я отправила её к подруге. Вы – человек порядочный, и я рассчитываю на вашу честность!»

Когда тебе говорят такие слова – как не пойти! Я надела выходное платье, туфли, быстро сделала причёску и спустилась к Белле. Комната, где, собственно, и стоял диван, была украшена картинками с пальмами, кокосовыми орехами и бананами. Почему Белла Николаевна выбрала именно этот стиль, я спросить не успела: в дверь позвонили три раза.

Я взяла самодельные билеты, встала на свой пост и открыла дверь…

Часть четвёртая

Последний концерт

То, что открылось моему взору, совсем не соответствовало тому, чего мы все ожидали. Ни тебе белых кителей, ни фуражек, ни красавцев. На пороге стояла рыжая Захаровна в костюме учительницы, а за её спиной гнездились странные полупьяные матросы, добрая половина из которых была абсолютно чёрного цвета. Всего их было человек двадцать. С ними таки явился один офицер, но он был пожилой, невысокого роста, около метра шестидесяти, лысый и почти такой же пьяный, как и его подопечные. Я прижалась к стене, пропуская эту гоп-компанию в комнату, и вообще забыла про билеты.

Нужно отдать должное самообладанию Беллы Николаевны: она вышла в своей ночной рубашке и накидке, в носочках, пластмассовой короне, бодрая и свежая, как огурчик. Моряки как-то сразу зааплодировали и стали о чём-то переговариваться на английском языке, причмокивая. Белла улыбнулась американцам одной из самых своих очаровательных улыбок и, сказав всем «плиз», жестом пригласила их войти в комнату. Когда гости прошли непосредственно в «зал», из кухни показалась Сима. Посмотрев на мои выпученные глаза, она тихо спросила: «Ну как, Берта Соломоновна, там есть подходящие для Леночки партии?»

Я не успела ответить, как в коридор вышли Захаровна и Белла. «Деньги после концерта! – сказала Захаровна и как-то недобро усмехнулась. – Приеду за этими через полтора часа».

Закрыв дверь, Белла повернулась к нам и прошептала Симе: «Сима, скажите Майке, чтобы спела “Капитана”, она пойдёт за мной. А Леночка потом пусть танцует, что хочет».

Сима побежала на кухню. Я поставила табуретку возле двери в «зал» и тихонько присела. Мне бы бежать, готэню, но что-то меня останавливало. «А вдруг им понадобится моя помощь?» – пронеслось в голове. И я осталась… Это сейчас я понимаю, что, если бы я тогда ушла, я бы сейчас не сидела и не рассказывала вам про этот ужас.

В этот момент в коридор вышел очень толстый матрос, и одновременно с ним в коридор опять выползла Сима.

Увидев матроса, у которого штаны почему-то сзади были на шнуровке, Сима вздрогнула и попятилась обратно на кухню. Матрос улыбнулся Симе самой приятной из своих улыбок и стал что-то говорить ей. Сима прижалась к стенке и вытаращила глаза. Дело в том, что Сима ни одного слова не понимала по-английски. «Чего он хочет?» – спросила она меня заплетающимся языком. Американец опять что-то сказал и дыхнул на Симу перегаром.

Интеллигентная Сима молча взяла себя в руки, подвела его к туалету, включила свет и сказала: «Сцы давай, пьянь!»

«Ноу! Дринк! Ай вонт ту дринк!» – американец всё ещё пытался договориться с Симой.

«Симочка, он хочет пить. Дринк – это “пить” по-нашему», – перевела я ей пожелания матроса со странными штанами. Сима повела его на кухню, я пошла за ней. Сима включила кран и на чисто английском языке сказала: «Дринкай давай, а то я хочу посмотреть концерт». Американец посмотрел на воду, потом на меня и опять остался недоволен Симочкиным предложением.

«Но вотер! Водка!»