Дворник

На них зашикали — там, в другом конце зала, уже поднимался Родичев с фужером в руке и почему-то смотрел в их сторону. «Ну да, Алла же его бывшая жена, — вспомнил Андрей скупые данные „Индекса имен“. — И расстались они сразу же после того, как он, Андрей, попал в автокатастрофу…» Жаль, он не успел, готовясь к докладу, пролистать толстую синюю тетрадь, посвященную их сложным взаимоотношениям. Столько и так пришлось изучить — вновь изучить! — за какие-то два с лишним часа. Сначала — сокращенный университетский курс матанализа, потом ряд специальных курсов: теорию чисел, функциональный анализ, численные методы оптимизации и многое, многое другое… Хорошо, что ему сразу же удалось войти в «медленное время» — на все эти десятки толстых томов он потратил менее часа «обычного» времени… Ну, а потом его собственная область — теория дифференциальных игр — оказалась почти необъятной, словно материк: со своими горными хребтами, ущельями, дремучими лесами и непроходимыми болотами. И лишь в двадцать минут пятого он добрался до своего небольшого огорода — оптимизации смешанных стратегий в дифференциальных играх с неполной информацией. Доклад пришлось дочитывать уже в автобусе…

Родичев между тем, непривычно запинаясь, произнес стандартный тост: мол, семинар удался на славу, много интересных идей… налицо достижения института за последний год… корифеи, как всегда, на высоте, молодежь так же, как обычно, подает надежды, и так далее. Все это время Алла, не снижая голоса, подтрунивала над Андреем, вызвав некоторое замешательство в чинном зале — впрочем, Мухин с Минелли с другого конца стола смотрели на нее с явным одобрением. Андрей почувствовал угрызение совести, заметив, что слева от Минелли стул пустовал, и нетрудно было догадаться, кому этот стул предназначался…

— Эх ты, флибустьерка, — вздохнул он, жадно вглядываясь в сияющее лицо Аллы и с нежностью отмечая незаметные на первый взгляд отклонения от отпугивающей каждого мужчину идеальной красоты — и редкие веснушки, не скрытые тонким слоем пудры с блестками, и легкую горбинку на изящном носу, и чуть полноватые, неправильной формы губы. Милая, милая… — Никуда ты не денешься от королевских фрегатов! Подвесит тебя завтра Родичев на рее в нашей лаборатории за явное пренебрежение к высоким особам, особенно иностранного происхождения. Думаешь, тебя там держат как талантливого кандидата наук? Ошибаешься, тебя используют только в качестве букета, который можно поставить при случае рядом с самыми почетными гостями!

Алла рассмеялась:

— Я и так сижу с самым почетным гостем. Кто сегодня нарушил чинное течение семинара? Я сидела рядом с Минелли и боялась, что старик вот-вот заснет, тем более, что по-русски он понимает не очень здорово. Но ты своим выступлением его прямо-таки зажег!

— Да… зажег… Хорош был костер — весь доклад сгорел дотла! Мне с завтрашнего дня ничего и не остается, как посыпать голову пеплом. Надолго его хватит!..

Они помолчали, пристально вглядываясь, уже без улыбки, в глаза друг другу. Андрею показалось, что они с Аллой отгородились от всех какой-то невидимой стеной.

— Ну, как живешь, Андрюша? — наконец тихо спросила Алла, бесцельно вертя в руках пустой бокал. — Я не видела тебя почти две недели…

— Все хорошо, — поспешно прервал ее Андрей. — Работал над докладом, как проклятый… Времени у меня в обрез — ты же знаешь…

Да, Алла все знала. Все.

— Знаешь, ты похудел… По-прежнему питаешься бог знает чем? Ну конечно, когда тебе готовить, если и позвонить мне пяти минут не находишь. А уж что у тебя дома творится…

— Не надо об этом, — резко сказал Андрей. — Мы же договорились с тобой однажды — не надо об этом говорить никогда.

Алла, возбужденная, уже не пыталась одерживать себя.

— О чем же мы будем еще разговаривать — может, о твоей теории? Нет, о ней ты со мной говорить не станешь — если уж сам Минелли запутался в твоих выкладках, то чего же ждать от рядового кандидата наук, да еще бабы. Да, бабы! И мысли у меня обычные, бабьи, и жгут они меня с утра до вечера, а уж ночью… И думаю я вовсе не о том, как продвигается твоя замечательная теория, которой наша лаборатория последние два года прикрывается как железным щитом. Плевать я хочу на твою теорию! Мне важно другое — как ты живешь, о чем ты думаешь, вспоминаешь ли обо мне хоть иногда — сам, а не под диктовку Книги? Что ты ешь за завтраком, не простужаешься ли на работе, что ты чувствуешь, когда на тебя надвигается черная волна твоего дьявольского сна… Вот о чем я хочу с тобой говорить!

Андрей с жалостью смотрел на ее искаженное болью лицо, ставшее вдруг совсем некрасивым, с черными капельками слез, стекающими по щекам, смывая блестки. Так хотелось сжать это лицо руками и целовать, целовать у всех на глазах… Но это безнадежно. Безнадежно!

С трудом он взял себя в руки и украдкой посмотрел на часы. Оставалось совсем немного времени…