Двуликая особа

Старший Ильченко еще хлюпался в ванной, споласкивая носочки и трусики брата. Антон быстро наелся, разрумянился, веки его стали тяжелеть, хотя он стойко боролся со сном.

– Пошли, герой. – Женька уложил парня в чистую постель, поправил одеяло и смешно сморщил нос. – Спокойной ночи.

Севка уже возился с посудой, Женька налил себе и другу по здоровой кружке крепкого чая.

– Антон в каком классе?

– В восьмом, – Ильченко опять закурил и нахмурился. – Знаешь, Жень, если отец еще раз парня тронет, я его убью, зашибу насмерть.

– Брось. Кому этим лучше сделаешь? Ты сядешь, мать такого же хмыря притащит, а у Антошки вообще никого не останется. Переходите ко мне с Антоном да живите спокойно. Я все равно уезжаю.

– Какое там «все равно»! Тебе знаешь сколько могут отвалить за аренду, а мне не по карману.

– Да кончай ты все на деньги переводить, я знаю, как тошно может быть, а бабки я и без квартиры заработаю. И потом, чего это я неизвестно кого буду в свой дом пускать, с вами спокойнее. А ты и парня из интерната сможешь забрать.

– С парнем-то вот ни черта не получается. Сейчас отсрочка закончится, в армию загребут, а с ним что? Опять папе с мамой? Ты сам видишь, что творится, лучше уж пусть в интернате, там хоть сытый.

– А ты с Александрой поговори, может, какое-нибудь опекунство оформить?

– Не знаю.

– Вот я и говорю, поговори с Александрой, с Галиной Дмитриевной, они бабы нормальные, помогут.

– Александра же уходит из школы, ты что, не слышал?

– Да я чего-то со своими делами… А куда она теперь?

– В турфирму какую-то. – Севка немного помолчал, потом начал высказывать другу свои сомнения: – Она вообще в последнее время странная какая-то, как замороженная. Мужик у нее появился, ходит за ней хвостом, она делает вид, что все у них на мази, а сама от него шарахается, как от зараженного.

– Точно, и сегодня на вечере где-то пропадала, – задумчиво подтвердил Женька.

– Вроде как уходить собирается, опять же неизвестно куда и когда, все тянет чего-то, выжидает. А по нынешним временам какая фирма тебя ждать станет? Ч-черт знает, зачем ей этот спектакль?

– Может, боится чего-нибудь, – предположил Женька.

– А ты? – вдруг уставился на друга Севка.

– Я?

– Ты тоже боишься? – Ильченко внимательно посмотрел на Женьку, потом краснея, но с мужской прямотой начал: – Ты меня, конечно, прости, если что не так скажу, я понимаю, горе… Но почему ты успокоился?! Я бы уже всю слесарку на кирпичики разложил! Дергача бы инвалидом сделал! Все ведь знают, что в этом болоте творится!

– Не ори! Милиция разбирается, – сквозь зубы бормотал Женька.

– «Милиция»! А ты сам-то туда хоть раз наведывался?! Вот Александра наша, одинокая, беззащитная баба, и та бегала, перед ментами кулачками трясла! А ты, как крот, только зарываешься глубже! Не тронули тебя и…

– Заткнись! – вскочил побелевший Захаров. – Заткнись и уясни – я ни одной кровинки им не простил! Ты слышишь меня? Ни одной.

Женька опустился на стул и сжал голову руками. Не мог он теперь рассказать Севке, как в школе, на перемене сграбастал в кулак маленького, тщедушного Цветкова – подпевалу Дергача и прошипел ему в перепуганную физию:

– Слушай, ты, одуванчик! Передай своему Дергачу, или кто у вас там, что найду и зашибу! Сразу же! При первой встрече! Он знает за что. Вот беги сейчас и передай, что я по пятам за ним ходить стану, пока в гроб не вгоню!

Этим же вечером в квартире Захарова раздался звонок и в комнату вошли двое. Женька не знал их.

– Мы, это… Ты Дергачу привет передавал? В дом-то впусти, не дело у дверей говорить, – обратился к нему высокий парень в черной куртке.

– Да кто с тобой вообще говорить собирается, падаль?! – вскипел Женька.

– Ты, это… Не бушуй вхолостую. Короче, мать и сестру твоих мы не трогали. За базар отвечаю. И еще, велели передать – на нас мокрухи нет, но станешь тыкаться куда не надо – будет. Начнем с Дашки Литвиновой или с пацана ее, усек?

– С-сука!! – рванулся Женька, но тут же резкий удар сшиб его с ног – второй гость свое дело знал. – Хрен вы достанете Литвинову, козлы!

– А чего доставать – прицелился и щелкнул, не проблема. Не таких крутых убирают, а девку с дитем грохнуть – проще простого.

– А не боитесь, что я Брутичу ваши басни передам? Он мужик не хлипкий и за Литвинову в порошок стереть может.

– Ну и что? Сотрет какого-нибудь наркошу, нам не в убыток, ты ж не дурак, понимаешь, мы не сами девку кончать будем. Да и, кроме Дашки Литвиновой, можно потихоньку твоих друзей прорядить – Севку, Вовку толстого, училку вашу, у них-то такого Брутича нет! Да ты не пали глазами, я ж тебе говорю – твоих не мы решали. Если честно, Танькина смерть нам здорово планы попутала – теперь ментяры за нами с лупой ходят, а нам это без надобности, дело у нас серьезное, без возни нужно. Вот поэтому ты на пару месяцев сдохни. Короче, не согласишься по-доброму… Помни, Литвинова твоя живет, пока ты в норе сидишь. Ага, и еще не думай, что самый умный, в этом районе мы как в деревне живем – каждый вздох слышен. Усек? Так что отдыхай. А еще лучше смотайся отсюда, да по-быстрому, это в твоих же интересах.

Уже уходя, парень обернулся: