Дыхание

Утром звонил Алехан. Они в «Новой Закутской газете» хотят, чтобы я написал матерьялец о русской национальной идее. Нет ни малейшего желания. Я еще не завершил статью о Толстом. «СЭР, Свобода Это Рай, — сказал я Алехану. — Это и есть наша идея. Напиши сам. Гонорарий получишь». — «Это что за САРАЙ?» — вопросил он. — «Зэковская наколка. Партак, ву контрпрэнэ?»

Когда в телефонном эфире раздались короткие гудки, я вспомнил недавний случай. Геологи обнаружили в тайге старца-затворника, полвека назад покинувшего город по причинам, о которых он давно забыл. Думаю, в тайге он не слишком терзался прошлым, поскольку был он счастлив, бодр и свеж. Находку тут же привезли в город. Светочи антисемитской духовности мгновенно обступили старца и притащили как добычу в наш журнал.

Быстро выяснилось, что предки старца — священники-старообрядцы. Редактор ликовал. Как обычно подшофе, он обратился к отшельнику: «Ради всего святого, откройте нам, в чем заключена русская национальная идея?» «Нешто у нас есть идея?» — робко спросил отшельник. Редактора охватили дурные предчувствия. «А вам, наверное, ближе американская идея?.». Старец был потресен. Он не знал, что у американцев тоже есть какая-то идея. «Бедный, бедный мир…» — прошептал он и больше не сказал ни слова, а на следующий день сбежал из гостиницы. Мне становится все более понятно, что в тот день я видел первый и последний проблеск русской национальной идеи. Вряд ли мои знакомые примут ее. Они умные люди.

Они будут и дальше имитировать реальность, наворачивать одну башню на другую, дабы не утратить престиж. На страну им, в сущности, плевать.

Забавный звонок. Волна воспоминаний. Моя первая жена была врачом-фармацевтом. Нельзя сказать, что она отличалась особым цинизмом, но когда папа купил ей небольшую аптеку, главным праздником в жизни супруги стали ежегодные эпидемии гриппа. Летом она презирала весь мир. Безыдейную, невыгодную, счастливую совокупность. Но оставим… На сей час у меня другие проблемы. Между мной и миром — Каннибель и два билета в кармане. Может быть, мне удастся пробиться в реальность, но это случится лишь когда я отвечу на несколько вопросов. Последние два часа мне казалось, что разгадка близка. Пытался отключить ум, что исправно отсчитывает время и слова. Несмотря на полную исправность, явное отсутствие атеросклероза и перепадов AC/DC давления, результат — ноль.

Греет грудь мою легкий невроз. Эти опыты продолжаются месяц или два, трудно сказать с точностью, сколько.

Помню, что начал в один из северных месяцев — кажется, в декабре. Если процесс подчиняется мировым циклам — весна-лето-осень и так далее — то разгадка наступит не раньше ноября. Главное достижение на сегодняшний день — общий вид проблемы. Это туманность, сгустившееся облако, похожее на облако газа; от него веет холодом. Сознание исчезает. Вместо него — безмятежный прекрасный мир, хранящий в себе все и расположенный вне понимания… Говорить о его локации, пожалуй, бессмысленно. Я думаю на языке нераскрывшегося, а говорю на другом языке, на том, который пропитал мозги людей и это пространство; все это спит последние часы по местному счислению. В этом странном in-out напрочь отсутствует восприятие времени, ибо нечего отсчитывать. Я предвижу наполовину скрытую массу, готовую разлиться по ячейкам во все стороны. Это предчувствие или предвкушение, или чувство, возникающее у ворот храма.

Этому сравнению, по всей вероятности, можно довериться, но в самом деле все не то. Весь материальный апгрейд должен сойти слой за слоем, как штукатурка, как мэйкап на старой шлюхе. Он будет отваливаться кусками, но этот образ слишком напоминает воспоминание. Это происходило со мной или с другими уже когда-то в прошлом, или обязательно произойдет в будущем. У всех нас общая душа, или ее отсутствие. Общее пространство.