Дыхание грозы

За Корчом погналась. Теперь думай тут! А что я придумаю, что? Если ничего придумать нельзя! Нельзя уже!" Он растревоженно окинул взглядом поле. Оно, казалось, смотрело, ожидало, надеялось. Тысячами своих стебельков, что шевелились, волновались, как живые. И вдруг он почувствовал, как неизбывная тяжесть спадает. Как возвращаются давно не знаемые сила и ясность. Поле — беда его и радость. Егр сила и надежда его. Был он с ним и останется с ним! С ним только и жить ему!

Не бросит он никогда поле это, на которое не нарадуется, хату, в которой не жил еще, не бросит, хоть бы и хотел! Не может бросить, как не может сам себя загубить!

"Ганна", — вспомнилось снова, но так, будто разошлись уже. Разошлись, зная, что встретиться уже не доведется.

Стало тоскливо, жалко утраченного навсегда. "Не суждено, — в мыслях сказал он, утешая себя. — Не суждено было тогда, дак теперь нечего думать. Кончилось! О делах надо думать, о хозяйстве!" Идя снова межой, цепляясь лаптями за высохшие будылья, толковал себе: "Должно быть, так уже вечно: нельзя, чтобы все доставалось одному Надо чем-то поступаться… Дак и надо поступиться! Не маленький, не сосунок! Хватит уже баловством заниматься! Мало что нравится! Прошла пора! О деле заботиться надо!"

Через полосы со стерней, через вспаханное, через межи он подался к опушке, ближе к селу. Срезал большой угол, той же быстрой, сильной походкой, вдоль болота, лугом, почти напрямик, пошел к загуменью; обойдя село, вышел к своему гумну. До самых потемок, не отдыхая, махал и махал цепом. Уже в темноте закрыл ворота гумна, но не пошел ужинать, долго хозяйничал в хлеву, холил коня.

Вскочил снова на заре. Еще и не совсем рассвело, с топором поспешил к новой хате. Легко откатил от других одну колоду, приладил, чтоб не вертелась, замахал топором. Мать едва оторвала, чтоб позавтракал. До полудня тесал, так что дерево звенело под топором; после полудня ухватился снова за цеп И цеп бегал ловко, охотно, без устали.

Словно подменили человека.

3

Ганне никак не удавалось повидаться с Василем. Несколько раз проходила она за гумнами мимо его двора, ждала, но его не было. Не было Василя и на посиделках, куда ходила она прясть куделю.

Как надежде на встречу, обрадовалась Ганна слухам, что приехало кино

Кино привозили в Курени уже дважды, но первый раз Ганна была на сносях, а другой — дочка была на руках; только с чужих слов знала она, какое это чудо — кино. Очень хотелось тогда, после удивительных рассказов, посмотреть кино, но теперь привлекало оно не столько само по себе, сколько тем, что соберется много людей. Ожила, нетерпеливо заволновала надежда будет, должен быть и Василь! Хоть бы издали повидать, глазами перемолвиться…

Евхим еще под вечер подался куда-то: можно не бояться, что прицепится, задержать захочет. Только накормила скотину, торопясь, — чтоб не вернулся не вовремя! — накинула жакетку и сдержанной поступью вышла на крыльцо Высунулся, как нарочно, старик, просипел с подозрением:

— Куда ето?..

— Вот, пойду погляжу… — отмахнулась от него.

Чувствовала спиной, что смотрит вслед, но не оглянулась.

Шла твердо, уверенно.

Кино должны были показывать в хате Прокопа, в одной из самых больших куреневских хат. На грязной улице возле хаты, во дворе, в темени и в белом ослепительном свете, что бил из окон, толпились, шевелились, казалось, все Курени.

Почти сразу ее обрадованно окликнули, и она оглянулась, — ей улыбался Степан.

— Пойдем вместе, — сказал он весело.

— Можно вместе, — не обрадовалась она.

— За мной иди…

Было много не только молодежи, но и старых, особенно мужчин, — во дворе пришлось протискиваться через толпу.

Среди взрослых всюду шныряли дети. Гудел гомон, прорывался смех, веселые оклики.

"Как на свадьбе какой. Или в церкви под пасху…" — подумала Ганна, тоже повеселев.

— Во, тут есть такая машинка, которая ток электрический дает, радуясь, говорил Степан. — Крутить ее надо, чтоб электричество дала!.. Он засмеялся: — Смотри, сколько охотников покрутить! Попасть в кино бесплатно!..

Когда Степан и Ганна втиснулись в сенцы, она весело зажмурилась: до чего ж светло, такого света в сенях и днем не бывает. Глянула с уважением на лампочку, что сияла над раскрытыми в хату дверями. Уже после она заметила поблизости в сенях удивительную машину с кругами наверху, о которой Степан сказал, что это и есть киноаппарат.

— Главный аппарат, который показывает все… Все идет отсюда, от этого аппарата…

Его осведомленность давала ему теперь преимущество, и он держался с Ганной свободнее и смелее, чем обычно.

И не таил счастья. Она впервые видела его веселым с той поры, как он вернулся из неудачного бегства в коммуну.

Ганна знала, что он тяжело переживал свое исключение из коммуны: кулацкий сын! — знала, что только слезы матери заставили его снова вернуться с временного пристанища — уже в Юровичах — домой. Она удивилась, увидев впервые, как он возмужал за какой-нибудь месяц. Стал молчаливым, понурым, каким-то неузнаваемо нелюдимым, медлительным.

Что-то в нем будто вдруг перегорело, погасло. И вот чудо: