Дыхание грозы

— И пахать не будет!

— Конечно ж не будет. А командует! Ему лишь бы скорей! Лишь бы впихнуть да доложить! Что задание выполнил, организовал всех! Да скорей домой, в город, к жене теплой своей!

— Да разве ж он думать будет толком, что выйдет из всего этого завтра?

— Он-то не думает, а что ж — вы думаете? — поддел строго Апейка. Земледельцы! Бросили землю, поле — пусть дядя пашет!

Пускай дядя колхоз подымает, народ кормит!

Они не ожидали такого поворота. Апейка заметил, как сразу ушли в себя, обособились от него.

— Было время, кормили, — неприязненно сказал тот, в телячьей шапке. — И пахали, и сеяли, и кормили.

— Да не очень-то и кормили, — снова пошел в наступление Апейка. Чувствовал: не угов-аривать надо, а наступать твердо. — Нечем особенно хвалиться. И раньше — не густо.

А теперь, когда заводов столько строится, когда города растут, — и совсем на голодный паек посадили б!

Бородатый глянул из-под телячьей шапки:

— Посмотрим, как вас колхозы накормят!

Апейка словно ожидал этого:

— Вот именно — смотреть будете! Другие будут пахать, сеять, биться, подымая хозяйство в селах, а вы — смотреть! — Он сказал тому, что в телячьей шапке: — Сами удираете, да еще за собой людей тянете!

— Никого я не тяну! Я отщил, может, еще пятерых! Если б я хотел, дак полсела, может, пошло б!

Его товарищи кивали: правду говорят, сами пошли, и другие просились.

— Не одни мы, — как бы повинился сидевший на сундучке. — Думаете, тут, на вокзале, мало таких? Половина, может, а то и больше. Все смотрят, куда бы деться…

— Нет, не все. На виду всегда то, что поверху плывет.

Будет кому и пахать, и сеять, хлеб делать. Кормить — в том числе и вас.

Апейка видел: не хотели уже смотреть на него. Были как чужие. Бородатый не скрывал озлобленности: еще один указчик нашелся! Но Апейка не жалел: была уверенность, что правильно так строго повел речь. И их нечего хвалить. Хоть он понимает и справедливость и боль их, кого глупость какого-то Ярощука выгнала из родных дворов. Глупость Ярощука да свой страх… Пускай знают, что есть и другая, большая правда…

Однако надо и к ним справедливым быть. Есть у них своя правда, есть. И нечего скрывать это. Да и разве уж так упреки нужны им теперь: совет, трезвый, разумный, — вот что им нужно прежде всего!..

— Не повезло вам, — сказал он мягче, как бы одумавшись. Они уловили в его тоне сочувствие, посмотрели на него недоверчиво, испытующе. — Не повезло. С Ярощуком.

Все трое промолчали, но Апейка заметил: это — понравилось. Вновь как бы стали ближе. Только тот, в телячьей шапке, поглядывал недоверчиво.

— Ярощук, может быть, ваша правда, дурак… — Апейка задумался. Начал рассуждать вслух: — Только ж тут и так можно рассудить: Ярощук — то Ярощук. Ярощук — сбоку припека… Да и то, конечно, правда: недолгий гость… Не сам убежит — так выгонят. Раскусят, что за птица, — метлой выметут! — Заметил у бородатого сомнение, возразил твердо: — Выгонят! Раньше или позже — выгонят!

— В том и дело, что, может, и погонят — да поздно!

— Поздно не будет! — Апейка говорил уверенно, как бы все знал заранее, наперед. Знал: только так сможет переубедить, если вообще сможет переубедить. — Но не в том соль… Ярощук — Ярощуком, а колхоз — колхозом. — Словно, подтверждая, что сказал очень важное и со всей — ответственностью, глянул уверенно, с достоинством: знает цену тому, что говорит. Не на ветер бросает. — Колхоз, чего б там ни накрутил Ярощук, сам по себе дело надежное! Вот что главное!.. Неясное еще для многих, новое, но — надежное.

Разумное. И свое возьмет!.. — Спокойно, уверенно предупредил: — Так что и это имейте в виду: как бы не пожалели потом о себе…

Завязался спор о колхозах, привычный спор для Апейки, который столько раз вел дома и который довелось снова вести здесь, на пересадке. Апейка не мог бы сказать с уверенностью, что убедил их во всем, но задуматься заново, это он видел, заставил… Как и прежде, стоял на пути, тревожил всех троих Ярощук… "Тут же, хоть бы и хотел вернуться, дак с Ярощуком как жить!"

— Если буду видеть кого из ваших руководителей, скажу о нем…

— Уберут одного — другого пришлют! — не обрадовался бородатый.

— Нет, пусть скажет. Может, что и людское выйдет… — возразил тот, что сидел на сундучке. — Скажи. Или напиши…

— Скажу.

Разговор кончился. Трое молчали. Апейка почувствовал:

молчали потому, что он уже был лишний тут. Хотели о чемто посоветоваться между собой. А может, это только показалось, может, им про то не хотелось ни говорить, ни думать.

Сказал, что хочет спать, что не спал ночью. Откинулся на спинку дивана, склонил голову. Услышал: они стали уходить.

Хотел заснуть. А сна не было.

2

Подошел парень, покрикивая; худой, черный, носатый, с кожаной сумкой на животе, начал продавать газеты, книги.

Апейка взял газету, почти безразлично попросил показать книги; начал перебирать и неожиданно наткнулся на знакомый портрет на обложке: "Алесь Маевый. Весенние паруса".