Аделаида Кондо, сестра-келарша в аббатстве Клэре, просматривала содержимое шкафа гербария, в котором стояло множество пузырьков, джутовых мешочков, терракотовых бутылок и различных сосудов. Она чувствовала себя виноватой, что пришла сюда, не спросив разрешения у аббатисы или у сестры-больничной Аннелеты Бопре, считавшей гербарий своим феодом. Аннелета охраняла его столь ревностно и даже злобно, что порой это вызывало у многих удивление. Крупная женщина производила на Аделаиду, еще молодую и легко смущающуюся, сильное впечатление. Ходили слухи, что Аннелета, дочь и внучка врачей, не смирилась с тем, что не смогла продолжить их искусство, и примкнула к единственному обществу, разрешавшему ей врачевать: она поступила в аббатство. Аделаида не поклялась бы в правдивости этих утверждений, которые, вероятно, отчасти объясняли раздражительный и сварливый характер сестры-больничной. Как бы то ни было, но Аделаиде не хватало шалфея, чтобы приправить этих великолепных зайцев. Зайцев принесли вчера от галантерейщика[18]
из Ножана, и она собиралась подать их с пюре из слив, схваченных первыми холодами.Шалфей был очень распространенным лекарством, которое советовали принимать при головных болях, резях в желудке, параличе, эпилепсии, желтухе, контузиях, тяжести в ногах, обмороках и множестве других болезней, и поэтому сестра-больничная должна была сделать летом значительные запасы, тем более что эта лекарственная трава также входила – наряду с белым вином, гвоздикой, имбирем и перцем – в состав восхитительного соуса «Сальвия». Аделаида искала взглядом большой мешок с вышитыми на нем словами
– Сестра Аделаида! – прогремел голос сзади.
Молоденькая монахиня подпрыгнула от неожиданности и схватилась за сердце. Она резко повернулась к сестре-больничной, обширные и ценные знания которой в области медицины не искупали ее сварливого характера, по крайней мере по мнению Аделаиды.
– Что вы здесь делаете? – продолжала сестра-больничная обвинительным тоном.
– Просто… Просто…
– «Просто» что, я вас спрашиваю?
Путаясь в объяснениях, молодая монахиня наконец сумела объяснить свое присутствие в святилище, ревностно охраняемом сестрой Аннелетой.
– Одним словом, я искала шалфей, чтобы приготовить соус.
– Вы должны были спросить у меня.
– Разумеется, разумеется. Но я вас нигде не нашла. Я искала, я даже взобралась на табурет и…
– Вам не повредило бы иметь немного здравого смысла, сестра моя, – надменно отозвалась сестра-больничная. – Почему я должна убирать лекарство, которым пользуюсь ежедневно, в труднодоступное место? Шалфей лежит…
Аннелета не закончила фразу. Ее взгляд упал на серо-коричневую муку, лежащую на столе. Она подошла ближе, нахмурила брови и спросила:
– Что это?
– Вот этого я не знаю, – призналась Аделаида. – Я нашла этот мешочек на верхней полке. Он завалился за остальные.
Оскорбленная в лучших чувствах, Аннелета сухо поправила Аделаиду:
– Мои мешки и пузырьки не «заваливаются». Я аккуратно расставляю их рядами после того, как взвешу и запишу в свою книгу учета. Вам прекрасно известно, что некоторые лекарства очень опасны, и я должна быть готова в любой момент проверить их состав и способ употребления.
Сестра-больничная склонилась над небольшой горкой муки и кончиком указательного пальца принялась отделять от нее черноватые комочки. Когда она выпрямилась, лицо ее было смертельно-бледным. Утратив самоуверенность она прошептала:
– Боже мой!
– Что такое?
– Это спорынья.
– Спорынья?
– Ржаная спорынья. Она так называется, потому что образует своеобразные черные коготки на колосьях ржи. Авторы древних текстов считают, что она вызывает гангрену… Члены чернеют и сохнут, а кожа становится похожей на обожженную. Кажется, что трупы обуглились. Некоторые ученые считают спорынью причиной «горячки»,[20]
о которой так много говорят, этого лихорадочного бреда, сопровождаемого галлюцинациями,[21] принимаемыми невежами за доказательство откровений или одержимости, в зависимости от случая. От этого сильного яда вымерли целые деревни.[22]