Дым и зеркала

Тот подвал, забравший у меня добрую треть жизни, очень резко и категорично разделил её остатки на «до» и «после». До сих пор я понимал это только разумом; воспоминания о прошлом были, но блеклые и потрёпанные, как старая магография. А сейчас, прижимая к себе податливое тело женщины, очень горячо и искренне ответившей на мой странный порыв, я чувствовал, будто очнулся только теперь. Многочисленные удивительно яркие и живые эмоции, как и предсказывал мудрый Тахир, затопили совершенно шокированный и деморализованный, отвыкший от подобного разум. Рассудок будто оцепенел, или даже куда-то сбежал, отказываясь участвовать во всём происходящем, оставляя меня во власти чувств.

И самым основным из них было удовольствие, близко граничащее с настоящей эйфорией, похожее на ту степень алкогольного опьянения, когда всё легко и радостно, и в мире не существует никаких проблем и трудностей.

Да их сейчас действительно не существовало. Было доверчиво льнущее и будто окутывающее со всех сторон тепло чужого тела и чужих чувств, так удивительно похожих на мои собственные. Были тесные и очень искренние объятья. Было желание; удивительное, странное желание жить, чувствовать всё это вечно, желание пить вкус нежных губ и, наконец, желание раствориться в этих ощущениях полностью, без остатка, смывая ими всю грязь и все разочарования человеческого бытия.

Только боги знают, чем бы это всё закончилось, если бы не звонкий уверенный бой часов, разбудивший, кажется, нас обоих. Навалилось ощущение непонятной обречённой опустошённости, мерзкой вязкой слабости и безразличия. Своего рода похмелье.

Впрочем, надолго эти ощущения не задержались. Стоило Лейле прильнуть ко мне снова, обнять и почти испуганно прижаться, опять будто пытаясь спрятаться так от всего мира, и обречённость сменилась нежностью и непонятным теплом в груди. Кажется, первый прилив эмоций схлынул, как вода сквозь сломанную плотину, а сейчас просто разум и чувства пытались найти какое-то стабильное равновесие, точку покоя.

Самое странное, я обнаружил, что совершенно не могу, да и не хочу сейчас сопротивляться. Ни попыткам Лейлы вывести меня на откровенный разговор, ни собственному желанию не отпускать её от себя, ни упорному её желанию уложить меня спать. В итоге пришлось сделать вывод, что девочка права, и мне действительно стоит хоть немного отдохнуть.

Несмотря на последние приятные впечатления и ощущения, снилась мне не Лейла. Всю ночь я под крайне навязчивым руководством Деда Хасана, ругающего меня за непрофессионализм, препарировал тело Дайрона Тай-ай-Арселя. Который ещё и глумливо хихикал, наблюдая за моими действиями и порой отпуская едкие бессмысленные комментарии из разряда «ты ещё в мочевой пузырь загляни» и «мозг вы мне уже ампутировали, там ничего нет». Наконец, во всё это безобразие ворвалась госпожа магистр и прогнала меня из морга, строгим голосом вещая «Голодный мужчина думает желудком, а не головой!».

Я даже проснулся от возмущения, и некоторое время задумчиво созерцал потолок, пытаясь понять, с чего вдруг такие яркие сны, да ещё далёкие от кошмаров прошлого, и почему мозг вылил образы вечера в такую фантасмагорию. Но так ничего не придумал и решительно сел на диване.

Часы на стене показывали десять, и я досадливо поморщился. Надо же было столько проспать! С другой стороны, я действительно чувствовал себя значительно лучше, чем вечером, так что, может, всё к лучшему.

Героиня моих снов спала, свернувшись забавным калачиком прямо в кресле, свесив с него руку и вытянув одну ногу через подлокотник. Надо же. Я так и в юности сложиться не мог, не то что спать. Выглядела она при этом совершенно довольной, и будила во мне всё ту же щемящую нежность. И некоторые иные, гораздо более приземлённые чувства, которым особенно способствовало оголившееся точёное плечико и стройная ножка, обнажённая задравшейся рубашкой. Раздражённо отогнав неуместные желания, я от греха подальше первым делом переложил девушку с кресла на диван и укрыл пледом. Она умудрилась даже не проснуться в процессе, только недовольно подёргала босой пяткой и что-то неразборчиво проворчала, кажется, назвав меня «мамой».

После чего я отправился умываться и в мыслях составлять план на день. С некоторым удивлением обнаружив в уборной аккуратно развешенную чужую одежду, сообразил, что она, должно быть, принадлежала Лейле, и именно эта стирка послужила причиной столь странного внешнего вида девушки. Да, об этом я не подумал; надо будет принести её вещи. Да и самому переодеться не мешало бы, а то рубаха и брюки стояли колом там, где запеклась кровь. На чёрном её было почти не видно, но определённые неудобства она доставляла. Но это всё потом, если вдруг окажусь поблизости.

Выйдя из уборной, я подошёл к столу и принялся перебирать бумаги в поисках адреса старого Иллюзиониста. Взгляд сам собой зацепился за протокол вскрытия тела дора Керца, точнее, за пресловутый желудок, на который ругалась во сне госпожа магистр. И до меня вдруг дошло.