Дым и зеркала (сборник)

Но Джун Линкольн была реальна; она жила на свете. Перед ней преклонялись, ее обожали зрители в кинотеатрах. Она поцеловала рыбку и бродила по территории моего отеля семьдесят лет назад: для Англии это не срок, для Голливуда — вечность.

Когда я приехал снова обсуждать мой сценарный план, на студии не было никого из тех, с кем мы встречались прежде. Меня провели к очень молодому человеку в крошечном офисе, который, ни разу не улыбнувшись, сообщил, как ему понравился мой сценарный план и как он рад, что студия владеет правами на экранизацию.

Он сказал, что, по его мнению, особенно мне удался образ Чарльза Мэнсона, и что, возможно, «как только его удастся полностью отмасштабировать», это будет еще один Ганнибал Лектор.

— Но. Хм. Мэнсон. Это реальный человек. Сейчас сидит в тюрьме. Это его люди убили Шерон Тейт.

— Шерон Тейт?

— Актрису. Звезду. Она была беременна, а ее убили. Она была женой Полански.

— Романа Полански?

— Да, режиссера.

Он нахмурился.

— Мы готовимся заключить с ним контракт.

— Это хорошо. Он хороший режиссер.

— Он об этом знает?

— О чем? О книге? О фильме? О смерти Шерон Тейт?

Он покачал головой: я не угадал.

— Мы ведем переговоры о трех картинах. Там фигурирует и Джулия Робертс. Так вы говорите, Полански не знает о вашем сценарии?

— Нет, я хотел сказать…

Он посмотрел на часы.

— Где вы остановились? Надеюсь, вас разместили в хорошем отеле?

— Да, спасибо, — сказал я. — Я в паре шале от номера, в котором умер Белуши.

Я ожидал, что услышу еще парочку звездных имен и что Джон Белуши в тот вечер приказал долго жить Джули Эндрюс и мисс Пигги Маппет. Но я ошибся.

— Как это умер? — спросил он, наморщив юный лоб. — Белуши не умер. Мы снимаем фильм с его участием.

— Это был его брат, — объяснил я, — который умер много лет назад.

Он пожал плечами.

— Похоже, что дыра, — сказал он. — В следующий раз скажите им, что хотите остановиться в «Бель Эр». Может, перевезти вас в другой отель?

— Нет, спасибо, — ответил я. — Я к этому уже привык. Так что насчет сценарного плана?

— Пусть пока полежит.

Я увлекся двумя старыми театральными иллюзиями, которые нашел в своих книгах: «Мечта художника» и «Заколдованная створка окна». Это были метафоры, которые не вызывали у меня сомнений; но историю, которая их проиллюстрирует, я еще не придумал. Я написал несколько предложений, из которых никак не составлялись начальные абзацы, и несколько абзацев, из которых никак не складывались первые страницы. Поскольку писал на компьютере, я вышел из программы, ничего не сохранив.

Я стоял во дворе отеля и смотрел на карпов, двух белых и одного белого с красным пятном. Они были похожи на тех рыб, что рисует Эшер[48], и это меня удивило: мне никогда не приходило в голову, что в его рисунках есть что-то хотя бы отдаленно похожее на реальность.

Праведник Дундас протирал листья растений. У него была бутылка со специальным средством и тряпка.

— Привет, Праведник.

— Сэ.

— Прекрасный денек.

Он кивнул, и закашлялся, и постучал кулаком в грудь, и снова кивнул.

Отвлекшись от рыб, я уселся на скамейку.

— Почему вас не отправили на пенсию? — спросил я. — Разве вы не должны были выйти на пенсию много лет назад?

Он продолжал свое занятие.

— Да нет же, я — местная достопримечательность. Они ведь просто утверждают , что в этом отеле останавливались все мировые звезды, зато я рассказываю про них всякие небылицы, что, мол, заказывал на завтрак Гари Грант.

— Вы и это помните?

— Черт, нет же. Да кто ж это проверит! — Он снова закашлялся. — А что вы пишете?

— Ну, на прошлой неделе я писал сценарный план для одного фильма. Потом переделывал. А теперь… мне чего-то не хватает.

— А теперь-то что пишете?

— Рассказ, который никак не получается. Про магический фокус викторианских времен, который назывался «Греза художника». На сцену выходит художник с большим холстом, который он устанавливает на мольберт. На холсте изображена женщина. Он смотрит на свою работу и страдает, что у него нет таланта истинного художника. Наконец он засыпает, полотно оживает, женщина сходит с него и велит ему не сдаваться. Не оставлять усилий. И предрекает, что однажды он станет великим художником. А потом возвращается обратно. Свет гаснет. Он просыпается и видит просто картину…

— …а другая иллюзия, — рассказывал я женщине на студии, которая в начале встречи поступила недальновидно, изобразив ко мне интерес, — называлась «Заколдованная створка». Над сценой висит окно, и в нем возникают лица, хотя никого кругом нет. Мне кажется, я могу установить странную параллель между этим окном и, положим, телевизором: в конце концов, сходство очевидно.

— Я люблю смотреть «Сайнфелд»[49], — сказала она. — Вы смотрите этот сериал? Вообще ни о чем. То есть прямо целые выпуски совершенно пустые. А еще мне нравился Гарри Шендлинг до того, как он стал вести новое шоу и сделался противным.