Дырявые часы

Жиль тщательным глазом измерил очередной почти готовый шедевр, оценив его простым «сойдёт», – хотя настоящую стоимость и называть неприлично. Ясно, что дело Жиль знал как свои пять пальцев и был не в последних строках даже по Парижу. Ясно, что резьба по дереву уже давно бы настрогала им с Пией отдельное жильё, а может, и домик, но жена так привыкла к маме и их испанским перебранкам, что и мысли такой не допускала. Однако в последнее время Элиза, как любой подросток, загорелась личной независимостью, и выделенной комнаты Нильды ей уже не хватало. Поэтому Жиль планировал приобрести ко дню рождения Пии новое жильё, но пока не сообщил ей, готовя на всякий случай разнообразные варианты, ведь предсказуемостью его жена никогда не отличалась.

На телефоне сработал будильник и вернул мастера на землю. Иначе «разбудить» заворожённого резчика и не удавалось, а, заработавшись, выйти из мастерской в полночь было для него плёвым делом, но портило весь распорядок.

«Уф-ф-ф, – протёр он лоб тыльной стороной ладони, – успел вроде».

Переодевшись, он уже сидел в старом кресле-качалке, вдыхал аромат чая и не спеша разворачивал сэндвич.

Постучали.

– Да заходи, чего долбиться?

Дверь тут же заскрипела и впустила Этьена.

Красная трость сверкнула в свете запылённой лампочки, и мужчина в небрежном тренчкоте[24], прихромал к креслу Жиля. Тот засуетился, отставляя кружку в сторону:

– Ой, простите. Садитесь пожалуйста, дедуль. Только ко мне скоро друг наведается, придётся ему уступить.

– Это перестало быть оригинальным ещё лет десять назад, – безэмоционально сказал Этьен и сел в качалку-собрата рядом с Ивоном. – Хватит уже из меня делать старика.

– Да чего ты? Не кипятись так, вьехо, а то опять поседеешь. День неудачный?

– Угу. Подустал.

– Ну так подкрепись. – Протянул ему второй сэндвич Ивон.

– Только если ты туда морщин не подмешал.

Стемнело.

Перекусив, друзья оставили мастерскую, вышли в свежий, без резких запахов воздух и прогулочно поплелись по фонарным дорожкам.

– Ты сказал, что устал, вьехо. Мадам Сванье на работе последнюю плешь проела?

– Мадам Сванье в шоке от Клода, а достаётся мсье Сванье. Будто это я себе набил кирпичную стену на плече.

– Чего! – Жиль даже на миг остановился. – Клод сделал татуху?! Это сколько ж я его не видел?

– И ничего с ним не станется – восемнадцати дождался и уже год творит, что вздумается.

– Так вот из-за кого Лиза такой подарок захотела. Тату – представляешь? Начала с Клодом и его компанией водиться, теперь вот голову ломай, как быть.

– Так мы же сами их свели ещё в детстве – чего удивительного? Если уж она вся в Клода пошла, смотри, чтобы она и пирсинг себе не удумала. Или ещё чего похуже… кто за всем уследит?

– Куда хуже-то?

– Да есть куда… – вздохнул Этьен. – Чтоб не получить от матери нагоняй, возвращается Клод обычно поздно ночью, когда Лулу уже давно спит, вымотанная после работы. А я орать на него не привык. А тут столкнулись недавно в кухне, а он и говорит мне подозрительно: – Только свет не включай. Тревожненько, когда молодёжь такое заявляет посреди ночи под крепкий запах алкоголя. Здесь надо успеть не дать разгуляться фантазии, а то нервы не выдержат раньше времени. Ну я, естественно, хлоп по выключателю. Твою ж мать! Смотрю: у него все руки в крови! – Ты чё, чёрт дурной, наделал! Зачем себя порезал?! Обещал же, что всё! – на нервяках ору я. А он такой: – Это всё из-за тебя! Ты слепой, баран толстокожий! Так нельзя, Этьен! Будь уже мужиком, трус!

Ну и всё в таком духе. Слово за слово, и вот я уже его за грудки трясу, ору «насколько ж ты ужрался, свинья!». Тут забегает Лулу. Понятно, что еле в обморок не улетела от такой картины. Да и ей от души досталось. Клод и её поливал на чём свет стоит. Тоже руки опускаются – что с ним делать? А может, мы чего, уже на самом деле, старики, не понимаем. Мож, что случилось у парня.

– Охренеть, конечно, да… – помотал головой Жиль. – Седой зелёному не указ, но что-то делать надо…

В этот момент вдалеке закричала толпа, и друзья остановились, повернув головы в направлении возгласа: там обыденно вспыхнула Эйфелева башня и зарябила пляшущими огнями. Мужчины пошли дальше. Толпа постепенно затихла, и остался только тупой стук трости о брусчатку.

– Вот это, наверно, и есть решение, – закивал сам себе Этьен.

– Проораться в толпе и потом относиться к выходкам детей поспокойнее?

– И это тоже. Да, я об эмоциях. Не хватает им красок. Сначала они мнят, что мир идеально ярок, а потом, разочаровавшись, начинают сами его приукрашивать. Протыкая губы, нанося себе шрамы, марая волосы. Как там Элизочка моя? Не в зелёный ли покрасилась?

– Господи, а Клод уже и…

– Не… это я так. На всякий спросил. Он пока всё в том же – в старом добром синем. Так вот, если ты с вопросом пришёл, что подарить моей крестнице, то слушай ответ – эмоции. Переживания и адреналин!

– Страшно узнать, какого рода… – после рассказа Этьена приятель явно напрягся.

– Разве твоя семья не с этого началась?.. – таинственно щурился Этьен, пока ему в глаз не стукнул луч фонаря.