Дырка для ордена

— Теперь уже неплохо. У нас в академии сейчас читают одновременно целых пять курсов разных историй: всеобщую, историю России, историю войн и военного искусства, историю политических учений и историю дипломатии. По сотне и более страниц ежедневно приходится осваивать…

— Тогда вы представляете, чем может угрожать судьбам страны политический экстремизм и надежда одним махом разрешить копящиеся десятилетиями проблемы. Вспомните события 1918 года. Безответственное поведение тогдашних «прогрессивных» думских фракций, разрушительная деятельность большевиков на фронте и в тылу, наложившиеся на гельсингфорсско-кронштадтский мятеж, привели к почти двухлетней кровавой смуте.

Надо же, как синхронно мыслят и прокурор, и его новые друзья. Выходит, такова действительно объективная ситуация, разница лишь в подходах к способу ее разрешения. И, значит, его решение затеять собственную игру весьма своевременно?

— Вашу мысль я понял. Но сразу возникают два вопроса — неужели вы убеждены, что обстановка в стране действительно предреволюционная, и — какое касательство ко всему этому имею лично я?

Бельский объяснил. Ситуация не то чтобы предреволюционная, но в любой момент может стать таковой, причем речь не идет о революции в буквальном смысле этого слова. Просто некие горячие головы увлечены ложной идеей о том, что переход всей полноты власти в руки Великого князя и создание при нем правительства национального спасения позволят вывести Россию из кризиса, а главное, найдет широкую поддержку масс.

— И вы считаете, что «горячие головы» обладают уже сейчас такой возможностью?

— Неважно, что думаю я и какова обстановка на самом деле, важно, что есть люди, вполне способные такую попытку предпринять.

— Я вас понял. Но повторяю вопрос — при чем здесь я? Вы обвиняете меня в участии в этом заговоре?

Бельский протестующе поднял руки.

— В том-то и дело, что нет. Почему я, собственно, к вам и обратился. Поймите мое положение. Знаете, что такое «цугцванг»? Я вижу, может быть, лучше всех прочих, что почти не осталось ходов, которые бы не ухудшали позицию. Любая попытка противодействия тому, что вы называете «заговором», а я бы назвал скорее «латентным кризисом российской государственности», как раз и может его спровоцировать. Непринятие властью решительных и жестких мер выглядит как ее слабость и даже попустительство, попытка «поставить заговорщиков на место» или как-то ограничить прерогативы князя — резкую ответную реакцию. То и другое чревато катастрофическими последствиями. Вы ведь вхожи в «кружок» генерала Агеева?

— Да, раза три я там бывал, играл в карты, выпивал понемногу. Но это и все. А вы считаете, что это не просто клуб по интересам?

Бельский как бы задумался. Впрочем, о чем думать? Фамилия названа, и этого уже достаточно.

Ляхов решил перехватить инициативу.

— По-прежнему совершенно не понимаю, о чем мы разговор ведем. Как бы там ни было, я появился в Москве всего два месяца назад. Не знаю здесь никого, кроме нескольких однокурсников да вот вашей дочери. Это и весь мой круг общения. Какой из меня заговорщик?

— Ну, ваши слова еще не довод. Человек вы не простой. Отчего-то именно сейчас вас сюда направили. Чем вы занимались до Москвы, установить не удалось. Вдруг вы как раз то самое недостающее звено…

— Тогда уж скажите еще резче — детонатор. Неизвестный человек с неизвестными полномочиями, способный сыграть роль Бонапарта. Так?

— Что вы, что вы! Ничего подобного я в виду не имел. Все совершенно наоборот. Именно потому, что я считаю вас человеком, способным сыграть определенную роль в происходящих и могущих произойти событиях, я и прошу вашего честного слова. Его мне будет достаточно — лично вы не входите в руководство заговора или в его боевое ядро?

Вот как раз при такой постановке вопроса дать честное слово для Вадима не составило никакого труда. Тем более, что это полностью соответствовало его собственным планам.

То ли роли у них так были расписаны, то ли Майя решила проявить инициативу по собственному разумению, но она вдруг громко позвала Вадима из кухни.

— Извините, Василий Кириллович. Вы позволите отлучиться? Очевидно, я зачем-то потребовался. Заодно и слова ваши обдумаю.

— Идите-идите. Мы ведь никуда не торопимся.

— Ты с отцом не спорь, — выговаривала Ляхову Майя, поручив ему заваривание кофе по-турецки, в коем искусстве Вадим не знал себе равных. Отчего-то у здешних жителей, при использовании того же исходного продукта и тех же бронзовых турок и песка на противне, получался приличный, но ничем не примечательный напиток, а у него — шедевр.

— Он хороший человек, но видишь же, выпил и говорит не совсем то, что следует. Это у него как бы идефикс, всюду выискивать заговоры и заговорщиков. Наверное, после работы в Китае осталось. Поэтому все, что он говорит, умножай на три и дели на шестнадцать.