Дышим и выздоравливаем. 33 лучших упражнения

Когда Мессинг закончил свою речь, я улыбнулся и заметил:

– Мишель, прежде вас сложно было заподозрить в следовании местным верованиям.

– Так то прежде, – задумчиво отвечал мой друг. – Меняются времена, меняемся мы… А если серьезно, то всю эту историю рассказал я вам не только для того, чтобы вы внимательней относились к природе Кайласа, но еще и для того, чтобы все вы знали, с какими темами можно столкнуться в процессе общения с местным населением, которое, замечу, религиозно ангажировано порою до крайностей истового фанатизма. О таких людях надо хотя бы знать как можно больше и стараться не забывать об этом. Ну а теперь – в путь!

– Постойте, – вмешалась Настя. – Нам бы, кстати говоря, не мешало бы почту посмотреть. Ведь не исключено, что в предгорье и на самой горе связи с Интернетом не будет, и мы не сможем не только в Интернет заглянуть, но и даже телефонной связью воспользоваться. А у нас на связи могут оказаться и Алексия, и Белоусов…

Нам пишут с Севера

Стоило нам войти в Интернет, как мы увидели два письма – и от Алексии, и от Александра Федоровича. Решили начать с письма Алексии уже на том основании, что оно было больше по объему:

«Дорогие мои! Как ни грустно мне сознавать, что вы уже почти на Кайласе, а я по-прежнему в рукописном фонде Публички, но я не теряю времени даром – только что закончила сканирование одной архаичной русской сказки. Прилагаю ее. А вам всем желаю удачи, здоровья, счастья! Всегда ваша, Алексия Мессинг».

С любопытством открыли мы вложение письма Алексии и прочли:

«Хождение Ивана, сына крестьянского, в земли дальние.

Жил себе Иван, не тужил. Жил бы он и дальше, как жили его прадед, дед и отец, а жили они неплохо: землю пахали, родителей почитали да детей своих растили, но не суждено Ивану было добрую участь родни своей разделить. И все потому, что царь тамошний Филофей был существом болезненным, расслабленным, как у нас в народе говорили. Спросите вы, какая же связь между болезнью царя Филофея и Иваном, сыном крестьянским? И правильно, что спросите, потому что до поры до времени связи ровным счетом никакой и не было. Филофей себе в хоромах своих на перине пуховой да под одеялом верблюжьим лежал, а Иван поутру в поле пахал, а ввечеру сарай строил, крышу для избы своей новую ладил, а то просто с другими парнями гулял по деревне. Молодость, она ведь один раз дается. А царь Филофей только тем и был занят, что лекарей всяких к себе звал из земель дальних. Лекари, конечно, приходили, да только проку от них не было ровным счетом никакого. Звал к себе царь Филофей и знахарей лесных да горных, что с духами знаются (потому знахарями их и зовут). Когда же понял, что и от знахарей пользы ему никакой, то стал звать к себе птиц, зверей и даже рыб речных да морских. Однако и птицы, и звери, и рыбы речные да морские не приносили царю Филофею желаемого облегчения, не делали его здоровым. Царь Филофей совсем отчаялся, да только однажды во сне к царю явился какой-то старик в оранжевых одеждах и с седою, словно летнее облако на рассвете, бородой, и сказал:

– Ты, Филофей, не теряй надежду, ибо надежду терять нельзя нам никак.

– Но что же делать мне? – спросил царь Филофей у старика.

– А вот что, – отвечал старик в оранжевых одеждах и с седою, словно летнее облако на рассвете, бородой. – Есть в стране твоей крестьянский сын, Иваном зовут его. Утром он в поле пашет, а ввечеру сарай строит, крышу для избы своей новую ладит, а то просто с другими парнями гуляет по деревне. Вели, Филофей, слугам своим отправляться нынче же в деревню, где Иван, сын крестьянский, живет, да накажи слугам своим привести сей же час его во дворец. А как приведут, так ты, Филофей, накажи Ивану, сыну крестьянскому, отправляться за тридевять земель в страну чужую и дальнюю, что в самом полудне от царства твоего расположена. Там и найдет Иван, сын крестьянский, знатное средство для исцеления хвори твоей. Да только не забудь, Филофей, выдать Ивану, сыну крестьянскому, десять пар башмаков железных, кои никому пока еще сносить не удавалось. Да скажи, Филофей, Ивану, сыну крестьянскому, чтоб возвращался лишь тогда, когда все десять пар башмаков железных износит он в прах.

Только сказал так старик в оранжевых одеждах и с седою, словно летнее облако на рассвете, бородой, как проснулся царь Филофей. Проснулся, потянулся и тотчас призвал к себе верных слуг своих и сказал: