Дзэн в японской культуре

Там, где внимание сосредоточено исключительно на духовности, проявляется некоторое небрежение формой. Стиль «одного угла» и приемы «экономной кисти» также помогают добиться отстраненности, отхода от условных правил и регламентации. Там, где вы по привычке ожидаете увидеть линию или заполненный контур или простертое в воздухе крыло птицы, вы ничего не находите, но уже сам по себе этот факт рождает в вас неожиданное чувство удовлетворения. Несмотря на отсутствие или явную нехватку каких-то деталей, вы не воспринимаете это как дефект картины – и наоборот, само ее несовершенство видится вам совершенством. По всей вероятности, красота вовсе не нуждается в совершенной форме. Вот почему большинство японских художников воплощали красоту в форме несовершенства, подчас даже уродства.

Когда красота несовершенства имеет налет старины, отличается грубоватой упрощенностью, нам открывается столь превозносимое японскими знатоками и ценителями качество – саби. Главное не в самом духе старины и примитивной упрощенности. Если произведение искусства хотя бы слегка передает колорит определенной исторической эпохи, в нем уже есть саби. Магия саби заключается в лапидарной непритязательности, в несовершенстве, присущем архаике, в кажущейся простоте и бесхитростности исполнения и одновременно в богатстве исторических ассоциаций (которых, впрочем, иногда может и не быть). Наконец, саби содержит некие необъяснимые черты, которые возводят данный предмет, каков бы он ни был, в ранг художественного творения. Считается, что перечисленные свойства обусловлены верным пониманием смысла Дзэн.

Утварь для чайной церемонии также проникнута духом саби. Вот как определяет мастер чайной церемонии входящее в категорию саби понятие одиночества:

На вечерней зарезабрел я в рыбачье селенье —Но осенней поройуж не видно ни вишен цветущих,

ни багрянолиственных кленов…[2]Фудзивара Садаиэ

Одиночество, на самом деле, призывает к раздумью, не оставляя места для наигранности, зрелищной парадности. На общем фоне современной жизни все это может выглядеть чем-то жалким, убогим и незначительным. Ни вьющихся вымпелов, ни сверкающих фейерверков – остаться одному посреди бесконечно разнообразных форм жизни, вечно меняющихся цветов и оттенков – что может быть здесь интересного?.. Возьмите какой-нибудь рисунок тушью суми-э с портретом Кандзана (Хань Шаня) или Дзиттоку (Ши Дэ), повесьте его в европейской или американской картинной галерее и посмотрите, как будут реагировать зрители. Идея одиночества принадлежит Востоку и может быть правильно воспринята только там, где она была выпестована.

Идеей одиночества порождены образы рыбачьей деревушки в осеннем сумраке и клочка первой зелени ранней весной, прекрасно передающие дух саби и ваби. Ведь такой клочок зелени, как говорится в танка Фудзивары Иэтаки, служит иллюстрацией извечной воли к жизни, преодолевающей холодное зимнее запустение:

Как хотелось бы мневсем, кто ждет лишь цветения вишен,Суть весны показать

в том клочке травы, что открылсямеж снегов в селении горном!..

Старый мастер чайной церемонии тяною цитирует это пятистишие как пример воспроизведения саби – определяющего принципа в японском культе чая. Пусть всего лишь слабый намек на силу жизни запечатлен в пятнышке зеленой травы, но имеющие глаза увидят в нем весну, что пробивается из-под тягостного снежного покрова. Конечно, можно сказать, что здесь все строится на предположении, но все равно это сама жизнь, а не какой-то незначительный ее признак. Ведь для подлинного художника в клочке зеленой травы жизни ничуть не меньше, чем в целом поле, покрытом зеленью и цветами. Таково мистическое мироощущение художника.