Дзержинский (начало террора)

Поднятый Дзержинским массовый террор в 1918-1920 годах захлестывал Россию. В тюрьмах сидели одинаково монахи, адвокаты, священники, помещики, учителя, министры, спекулянты, рабочие, интеллигенты, крестьяне. Террор свирепствовал в столицах и в провинции, переходя в бешеную бойню там, где народ оказывал малейшее сопротивление. Напрасно думать, что жертвами красного террора были "купцы и помещики", террор Дзержинского был "всеобъемлющ" и в чрезвычайках аристократы умирали так же, как рабочие и крестьяне, так же, как интеллигенты. Иллюстрацией тому служит судьба астраханских рабочих, когда в марте 1919 года, доведенные до отчаяния разорением гражданской войны, они попробовали было начать волнения п коммунистическом государстве. Требования стоявших в очереди за восьмушкой хлеба в день волновавшихся рабочих были минимальны: просили дать право свободной ловли рыбы и свободной закупки хлеба. В ответ раздался окрик коммунистического начальства "прекратить волынку и дать максимум производства!". Рабочие настаивают. По Астрахани пронеслись тревожные гудки. Заводы стали вдруг замирать. Озлобленными негодующими толпами рабочие сошлись на грандиозный десятитысячный митинг, чтобы требовать от коммунистов все того же права голодной Астрахани свободно закупать хлеб и свободно ловить рыбу. Это не собрание буржуазии, аристократов, интеллигенции. Это митинг рабочих, опасная волна снизу, это встревоженные массы просят хлеба. И в штабе коммунистов у представителя ВЦИК Мехоношина и наместника Дзержинского чекиста Чугунова при первых же донесениях о волнении рабочих родился тот самый непокидающий большевистскую диктатуру страх подымающейся народной расправы. Этот страх коммунистическая власть заливает кровью. Мехоношин с Чугуновым выслали на митинг комиссаров-чекистов, требуя немедленно разойтись, прекратить волнения и встать за станки. Комиссары-чекисты вышли не одни, с ними вооруженные отряды. Приказ: в случае сопротивления "контрреволюционеров" открыть огонь и подавить волнение в корне. Митинг гудел, волновался. В царское время не подчинялись разгону, захотели не подчиниться и тут. Но на случай всех противоправительственных волнений чиновникам своего ведомства Дзержинским разосланы короткие инструкции. И согласно им, в шуме, гомоне десятитысячного митинга раздался внезапный залп отряда чекистов, смешавшийся с треском пулеметов. Митинг дрогнул, повалился на землю. Н вдруг, вскакивая, всей массой рабочие хлынули под пулями врассыпную с криком "Стреляют! Стреляют!". Бегущие кричали: "Бежать из города!" - Знают, как подавят чекисты волнения. Но куда бежать? Бездорожье. Волга вскрылась. - Бежать! Хоть к белым! Все равно расстреляют! Жены, дети, да куда же бежать?! - кричали скопившиеся у церкви рабочие. Но вот дальний орудийный удар. Близится свист, жужжание, и купол церкви с грохотом рушится на столпившихся. Толпа кинулась, падают раненые, убитые. Картечью усмиряют толпу в городе коммунисты, а за бросившимися за город поскакали карьером конные, окружают, бьют, гонят назад в Астрахань. К ночи волнение подавлено. В темноте, покоривши "контрреволюцию", чекисты Мехоношина и Чугунова начали расправу: расстрелы схваченных рабочих. Рабочих грузили на баржи, на пароходы, стоявшие на Волге. Наибольшие зверства, перед которыми меркнут "нантские нуаяды" Каррье, происходили на пароходе, носившем имя великого русского писателя - "Н. В. Гоголь". Что ж удивляться? Красный террор не шутит. Чекисты выполняют директиву Дзержинского: "расправляться беспощадно". И Астрахань захлебнулась в той самой расправе, о которой в зале Смольного говорил Феликс Дзержинский еще в декабре 1917 года. С пароходов и баржей трупы сбрасывали в воду. Некоторых связывали за руки и за ноги, некоторым привязывали камни. С "Н. В. Гоголя" в Волгу свалили 180 трупов бунтовавших рабочих. Кожаными куртками руководил комендант ЧК, бывший бандит Чугунов. По его приказам и на суше расстреливали бунтовавших чекисты, увозя в грузовиках трупы, второпях, по разгильдяйству роняя тела по улицам, Это, конечно, непорядок, и Чугунов отдал приказ: "под страхом расстрела воспрещаю растеривание трупов по дороге". На третий день террора в каждом доме Астрахани лились слезы, раздавались вопли, но это неважно, "в революции гибнут люди, это дело самое обыкновенное", говорил Дзержинский. Два месяца под чекистской расправой жила Астрахань, где чекисты давали рабочим урок, что пора-де кончать дурацкие демократические бредни о "свободе": урок обошелся в четыре тысячи расстрелянных. Но хоть в Астрахани воцарилась тишина, как в мертвецкой, чекистам недостаточно только крови, нужна еще демонстрация покорности. Астрахань запестрела приказом: "всем рабочим и работницам под страхом расстрела, ареста, увольнения и отобрания карточек явиться в 10 часов утра в назначенные пункты на похороны жертв революции". Инородческая конница из латышей, мадьяров, калмыков сгоняла рабочих на похороны нескольких убитых в свалке чекистов. И рабочие, двигаясь понурой толпой за чекистскими гробами, закутанными в кумач, пели "Вы жертвою пали в борьбе роковой...". Очевидцы рассказывают, что в этой процессии раздавался плач навзрыд. Астрахань безропотно покорилась. "Вы исполнили ваш революционный долг и железной рукой, не дрогнув, раздавили восстание. Революция вам этого не забудет", - в речи к своим чекистским войскам говорил кремлевский проконсул Мехоношин. Те же кровавые расправы над рабочими повторились в Сормове, Коломне, Ковропе, Нижнем Новгороде; на Урале в Ижевске и Воткинске рабочие с оружием в руках попробовали восстать против коммунистов, но были беспощадно подавлены, о чем рассказал в своих воспоминаниях "Как мы потеряли свободу" рабочий И. Уповалов. Та же картина в Казани, где шестьдесят представителей рабочих были расстреляны за требование восьмичасового рабочего дня, пересмотра тарифных ставок и удаления свирепствовавших мадьярских отрядов. Еще большие кровавые расправы шли в 1920 году в Баку, когда в Азербайджан вступила Красная Армия; под Баку прославился остров "Нарген", куда свозили арестованных и где их расстреливали чекисты. В той же покорности замер Тифлис, когда вместе с войсками туда въехали чиновники Дзержинского производить "революционную расправу". Тут кровавой известностью пользовалось место за грузинским университетом "Ваке", куда свозили чекисты всех схваченных, В процессиях на место массовых казней, как рассказывает бывший чекист Думбадзе, обычно впереди на маленьком форде ехал комендант чека, а за ним двигались грузовики, наполненные до краев полуголыми, в одном белье, связанными между собою людьми. На бортах автомобиля, свесив ноги, сидели чекисты с винтовками в руках. Гул моторов пронзал могильную тишину улиц, по которым на казнь двигалась эта процессия. Те же расправы в Поволжье, в Саратове, где чиновник ведомства Дзержинского чекист Озолин даже не отрицал факта пыток арестованных и где жители не забудут пригородного оврага у Монастырской слободки, куда возили по ночам чекистские грузовики арестованных, где выводили их со скрученными назад руками, ставили на край оврага и расстреливали, сбрасывая трупы на дно. Тут пытали члена Учредительного собрания И. И. Котова, перебив ему руки и ноги. Та же расправа на Украине, в Харькове, где действовали чекисты Фельдман и Португейс, и в Киеве, где погибло до двенадцати тысяч человек, где действовала Всеукраннская чека во главе с Лацисом и Шварцем и губчека во главе с Дехтяренко, Лифшицем и Шварцманом. Когда белые заняли Киев, место работы чиновников Дзержинского представилось в следующем виде: весь цементный пол большого гаража, где производились расстрелы, был залит сгустившейся от жары кровью, смешайпои в ужасающую массу с мозгом, черепными костями, клочьями волос. Тот же террор в Сибири, Туркестане, на севере России, на юге, в Крыму. На всем беспредельном пространстве шла поднятая Дзержинским всероссийская робеспьериада, осуществляемая руками большевистского охлоса, на который оперся в терроре Дзержинский. Над всероссийским ужасом открытого апофеоза убийства горели его лихорадочные глаза, глаза изувера и демагога.