Дзержинский. От «Астронома» до «Железного Феликса»

Между тем, в конце апреля, после вскрытия Ангары, в Александровскую тюрьму прибыла еще одна партия политических ссыльных. Теперь в тюрьме, кроме Дзержинского, были И. Г. Церетели[353], А. А. Ховрин[354], И. А. Будилович[355], М. С. Урицкий, М. Д. Сладкопевцев, Н. А. Скрипник[356], В. Ф. Ашмарин

[357], М. И. Швейцер[358], Л. И. Зильберберг[359], И. С. Урысон[360], И. Х. Лалаянц[361]

, М. Б. Вольфсон[362], Г. И. Чулков[363] и многие другие известные в будущем революционеры, общим количеством около 50 человек[364].

Отметим, что большинство из них были двадцатилетними, полными энергии, юношами. «И мы, и наши тюремщики чувствовали, что должно что-то произойти здесь, за этими высокими палями, что невозможно собрать столько буйной молодежи и запереть эту взволнованную толпу, как стадо мирных животных, в хлеву. Эта страстная толпа должна была опрокинуть рогатки, нарушить порядок», – вспоминал Г. И. Чулков[365].

Важным моментом, вызывавшим возмущение среди этапников, помимо ухудшенных условий заключения, было также затягивание вопроса с отправкой их к месту ее отбытия. «Нам не давали точных сведений, куда нас везут. Якутская область, как известно, велика – по площади она равна, примерно, двум третям Европы, и не малая разница – попасть в Олекминск или в Якутск, или в Верхоянск, или в Колымск. Город от города – на тысячи верст. У нас были самые фантастические представления об условиях тамошней жизни. То распространится по камерам слух, что придется сидеть в темноте – нет в Якутске свечей; то будто бы нет там мыла или еще чего-нибудь. И мы, в панике, покупаем по пяти кусков мыла или несколько фунтов свечей – мы, которых отправляют туда на несколько лет. Вероятно, мы все тогда были отчасти лишены здравого смысла», – вспоминал Чулков[366].

О нервозности состояния говорили и политические споры арестованных об индивидуальном терроре. Споры велись вокруг выстрела рабочего-бундовца Хирша Леккерта[367] (1879–1902) в виленского губернатора Виктора Вильгельмовича фон Валя (1840–1915)[368]. Это была месть за то, что фон Валь приказал высечь в тюрьме арестованных участников первомайской рабочей демонстрации: 22 евреев и 6 поляков. Фон Валь был ранен, а Леккерт арестован и по приговору военного трибунала повешен 10 июня 1902 года. «В этих спорах решающее значение имели тогда слова Дзержинского. Он категорически отбрасывал методы эсеровского террора единичных бойцов, и указывал, что единственным путем должен быть путь массового действия рабочего класса…»[369]. Волновались мужчины-заключенные и о своих товарищах женского пола. В нервозной обстановке это реализовалось во всяческие проекты, на взгляд мужчин, позволяющих улучшить положение женщин. В т. ч. предлагали переженить всех заключенных, чтобы ссыльнопоселенцы-женщины не остались в Сибири без мужской поддержки. Это предложение нашло поддержку у части мужчин, но было сразу отвергнуто потенциальными женами.

Между тем с отправкой арестованных продолжали медлить. В этих условиях заключенные после общего собрания предъявили начальнику тюрьмы требование – немедленно запросить иркутского генерал-губернатора генерал-лейтенанта А. И. Пантелеева[370]

о том, куда кого отправляют, чтобы каждый мог запастись всем необходимым в соответствии с местом его ссылки. Также заключенные требовали возвращения прежних порядков пребывания политических ссыльных в Александровской тюрьме. Немедленного ответа от тюремного начальства не последовало, в этих условиях 6 мая 1902 г. начался тюремный бунт.

На новой тюремной сходке политзаключенных было принято предложение Дзержинского «выкинуть из пересыльного корпуса тюрьмы всю стражу… запереть ворота и не пускать администрацию до полного удовлетворения всех предъявленных требований»[371]. Тюремщики были изгнаны (пересыльный корпус тюрьмы находился под охраной не более десяти стражников, часто пожилого возраста), а ворота были забаррикадированы. Над тюрьмою взвился красный флаг с надписью «Свобода». «Пересыльный корпус тюрьмы, огороженный деревянным частоколом, объявлен был самостоятельной республикой, отвергающей власти и законы Российской империи»[372]. Комендантом крепости стал Дзержинский. В его ведении было и красное знамя. На сохранившемся у Г. И. Чулкова фотографическом снимке он держал его древко, стоя на баррикаде[373]. По ночам заключенные дежурили у баррикады на часах, вооруженные двумя или тремя браунингами против не менее сотни солдат с винтовками, и ждали развития событий[374].