Дзержинский. От «Астронома» до «Железного Феликса»

В ответ на действия властей в городе появились баррикады, начались уличные бои. День, вошедший в историю страны как «Кровавое воскресенье», стал началом первой российской революции. События перекинулись на промышленные центры Российской империи. Забастовки рабочих в знак солидарности с петербургским пролетариатом прошли в Москве, Риге, Тифлисе и многих других городах. Только в Москве бастовало 60 тыс. человек (60 % процентов фабрично-заводских рабочих). При этом в ряде случаев власти шли на повтор петербургских событий, подавляя демонстрации вооруженным путем. Наиболее известным примером такого развития событий стало 13 января 1905 г. в Риге. Демонстранты были вытеснены на лед Западной Двины, где по ним открыли стрельбу. В итоге было 73 убитых и около 200 раненых. 18 января в Томске во время разгона вооруженного выступления рабочих полиция и казаки убили около 200 участников, а ранили 120.

Не стали исключением и польские территории Российской империи, где также произошли выступления рабочих. 14–15 января 1905 г. в Варшаве состоялась всеобщая политическая забастовка под руководством социал-демократов и ППС (в частности, будущего большевика Ф. Кона). В организации демонстрации принимал участие и Ф. Дзержинский. Забастовка оказалась многолюдной: помимо рабочих в ней участвовали учащиеся и служащие. Как и в ряде других городов Российской империи, развитие ситуации на польских территориях приводило к вооруженному противостоянию. В течение двух недель в Варшаве происходили многочисленные столкновения рабочих с полицией и войсками. Согласно официальным данным, за время «беспорядков в Варшаве, при подавлении бесчинств войсками было убито 65 чел., раненых же зарегистрировано 201 чел., из которых 25 чел. умерли. Всего было задержано за участие в беспорядках 733 человека»[423]

.

Ситуация в Варшаве становилась все более кризисной. Поэтому с 17 января по 15 февраля 1905 г. постепенно все области Польши были переведены на военное положение[424]

. Арест, как минимум, грозил длительным сроком заключения. В этих условиях деятельность Дзержинского и его товарищей в этот период должна была происходить на сверхконспиративных началах. Однако сама революция диктовала расширение круга активных противников царизма. Среди новых варшавских сотрудников Дзержинского была и его будущая жена – Софья Сигизмундовна Мушкат (22 ноября (4 декабря) 1882 – 27 февраля 1968)[425]

. Дзержинский познакомился с ней в начале февраля 1905 г. Как и многие местные революционерки, она происходила «из ополяченной еврейской семьи»: ее отец Сигизмунд Мушкат был сыном эконома небольшого поместья под Варшавой, а мать Саломея-Станислава, урожденная Либкинд (Либкивд) (1854–1891). После смерти во время родов первой жены Сигизмунд Мушкат женился на Каролине Шмурло, дочери известного польского художника и переводчика Августина Шмурло, переведшего гомеровскую «Илиаду» на польский язык. Помимо Софьи в семье были другие дети: Станислав, Чеслав, Мариан. Двоюродная сестра Софьи Юлия Мушкат была замужем за Иосифом Станиславовичем Уншлихтом (1879–1938)[426]. Последний был известным деятелем польского революционного движения, а позднее ВЧК. Семья предполагала для Софьи Мушкат музыкальное образование. Окончив с золотой медалью женскую гимназию, она даже училась в консерватории, но революционные события рассудили иначе. Софья параллельно с музыкой увлеклась революцией.

В начале 1905 г. отношения между Софьей Мушкат и Феликсом Дзержинским были чисто партийные. Иначе и быть не могло: Дзержинский в этот период уже был видным польским революционером, а Софья – еще не так давно вступившей в революционное движение с подачи польской социал-демократки Ванды Краль, молодой девушки и начинающей революционерки, известной как «товарищ Чарна» (Черная). Кроме того, у каждого из них в этот момент были свои личные пристрастия и любимый человек. У Дзержинского это была Сабин Фанштейн, в которую он был сильно влюблен. Вскоре он напишет ей проникновенное письмо: «Я невменяем и боюсь писать. Но должен – как должен был купить эту ветку сирени – я должен что-то сказать – сам не могу – не могу выразить в словах того – что, чувствую должен совершить безумие, что должен продолжать любить и говорить об этом. Сдерживаемое – оно взрывается сразу – срывает все преграды и несется как разбушевавшийся поток. Оно принимает мистические формы – мои уста все шепчут: лети, моя освобожденная душа, в голубизну неба – люби и разорвись мое сердце – и унесись в таинственный край – куда-то туда далеко, где бы я видел только Вас и белую сирень – и чудесные цветы, и лазурные небеса, где трогательная, тихая музыка, тихая, как летними вечерами в деревне – неуловимая для уха – наигрывала бы песнь любви»[427].