Дж. Д. Сэлинджер

Через пару дней после письма меня выписали из лазарета на, так сказать, попечение примерно ярдов трех клейкой ленты, которыми мне обмотали грудную клетку. Затем началась крайне усердная недельная кампания по добыче увольнительной на посещение свадьбы. Мне в конце концов удалось ее добиться прилежным подхалимажем перед командиром моей роты – по его собственному признанию, человеком начитанным: его любимым автором, по счастью, был и мой любимый автор, Л. Мэннинг Вайнз. Или Хайндз. Несмотря на эту духовную меж нами связь, мне удалось выклянчить лишь три дня отпуска, который в лучшем случае позволил бы мне только доехать поездом до Нью-Йорка, посмотреть церемонию, заглотить, не жуя, где-нибудь ужин и мокрому как мышь вернуться в Джорджию.

Все общие вагоны в 1942 году проветривались, насколько я помню, лишь номинально, в них изобиловала военная полиция и пахло апельсиновым соком, молоком и ржаным виски. Ночь напролет я кашлял, читая выпуск комиксов «Ас»[264], который мне кто-то любезно одолжил. Когда поезд прибыл в Нью-Йорк – в десять минут третьего в день свадьбы, – я уже весь изошел на кашель, в общем и целом вымотался, взмок, помялся, а клейкая лента моя чесалась адски. В самом Нью-Йорке стояла неописуемая жара. У меня не было времени сперва заскочить к себе на квартиру, поэтому багаж, состоявший из довольно унылой холщовой сумки на молнии, я оставил в стальной ячейке на Пенсильванском вокзале. К вящему моему раздражению, пока я бегал по Швейному кварталу в поисках пустого такси, второй лейтенант Сигнального корпуса

[265], которого я, очевидно, проглядел и не отдал ему честь, переходя Седьмую авеню, вдруг вытащил авторучку и записал мою фамилию, личный номер и адрес части – на виду у любопытствующей кучки гражданских.

Наконец, уже совсем ослабнув, я забрался в такси. Водителю объяснил, куда ехать, чтобы он доставил меня как минимум к старому дому «Карла и Эми». Но как только мы заехали в тот квартал, задача крайне упростилась. Двигайся, куда все. Там даже установили холщовый навес. Мгновение спустя я уже входил в огромный старый особняк из бурого песчаника, и меня встречала очень симпатичная женщина с лавандовыми волосами, которая осведомилась, со стороны жениха я или со стороны невесты. Я ответил, что жениха.

– О, – сказала она, – ну, мы просто сгребаем всех в кучу. – Довольно несдержанно рассмеялась и проводила меня до самого, кажется, последнего свободного складного стула в крайне переполненной громадной зале. За тринадцать лет в памяти моей образовался провал касаемо общих физических деталей залы. Помимо того, что она была набита битком и в ней стояла удушающая жара, помню только две вещи: почти прямо у меня за спиной играл орган, и женщина непосредственно справа от меня повернулась и рьяным театральным шепотом произнесла:

– Я Хелен Силзбёрн!

Из местоположения наших стульев я заключил, что это не матушка невесты, но, чтобы уж наверняка, улыбнулся, общительно кивнул и уже собрался было сказать, кто я, но она поднесла благопристойный пальчик к губам, и мы оба устремили взоры вперед. Было что-то около трех. Я закрыл глаза и стал ждать – с легкой опаской, – когда органист доиграет сопроводительную музыку и приступит к «Лоэнгрину»

[266].

Не имею четкого представления, как прошли следующие час с четвертью, если не считать того факта, что к «Лоэнгрину» никто не приступил. Помню довольно рассредоточенную стайку незнакомых лиц, которые украдкой то и дело оборачивались поглядеть, кто же это кашляет. И помню, как женщина справа обратилась ко мне еще раз – тем же довольно праздничным шепотом.

– Наверняка что-то задерживается, – сказала она. – Вы судью Рэнкера видели вообще? У него лицо как у святого.

И помню, органная музыка на странный манер, едва ли не отчаянно в какой-то миг металась от Баха к ранним Роджерсу и Харту[267]. Хотя в целом, боюсь, я проводил время, посиживая у собственного больничного одра и сочувствуя тому, как вынужден давить в себе кашель. Все время, пока я там сидел, меня не покидал тягучий мандраж: вот у меня сейчас откроется кровотечение или, на худой конец, треснет ребро, несмотря на корсет из клейкой ленты.