Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье

Если Эомер выделялся в толпе удалью и белым плюмажем, то Фарамира отличало от других нечто более ценное — сдержанность и некоторое благоразумие. Он тоже демонстрировал жесткость и строгость во время допроса Фродо, но когда разгневанный Сэм прерывает его расспросы, то Фарамир оставляет эту его резкость без внимания, относясь к ней «без малейшего гнева». Он, в отличие от Эомера, не торопится раскрывать свои карты и не упоминает о том, что видел тело своего погибшего брата, до тех пор, пока Фродо несколько раз не произносит его имя в своем рассказе. К тому же он замечает, что Фродо очень неохотно распространяется о своих отношениях с Боромиром, но вывод, который он из этого делает, оказывается на удивление близок к истине.

В этом разговоре обращают на себя внимание две вещи. Во-первых, Фарамир (что явно отличает его от Эомера) знает о Кветлориэне куда больше, чем даже сам Фродо, и это он поправляет его рассказ о царстве эльфов, а не наоборот (как можно было бы ожидать). Во-вторых, он не торопится с расспросами и намеренно не использует преимущество своего положения, когда понимает, что Фродо что-то недоговаривает о «проклятье Исилдура». Эта стратегия оказывается верной, потому что в итоге Сэм проговаривается и случайно выпаливает правду, но и тут Фарамир проявляет себя как человек гораздо более дальновидный, чем, например, Боромир или Эомер. Если Эомер — это просто славный молодой воин, как уже говорилось выше, то Фарамира Толкин описывает как «сурового юношу». Он не верит в то, что все проблемы можно решить при помощи оружия, и не считает, что только воины и предводители достойны восхищения и уважения, и это лишь подтверждает его слова о том, что народ Гондора в большей степени склонен к рефлексии и имеет более долгую и богатую историю, чем ристанийцы. В пользу этого утверждения косвенно говорят и дипломатичность Фарамира, и его умение сдержанно выражать свои мысли, и его трепетное и в то же время своеобразное отношение к правде — все это указывает на то, что он является гораздо более сложной и многогранной личностью, чем напористый и прямолинейный Эомер.

Парадоксальные переплетения

Первые три книги «Властелина колец» можно рассматривать как своего рода сложную карту, на которой размечены разные культуры, расы, языки и история народов, и именно это придает миру, по которому путешествуют персонажи, особую правдоподобность и глубину. Такая карта неизменно производит сильное впечатление на читателя и наделяет происходящее известным очарованием, даже если герои просто следуют по проложенному писателем маршруту (в первых главах книги по большей части происходит именно это). В то же время по мере развития сюжета в нем появляется все больше противопоставлений и параллелей, и это выражается в том числе и в манере повествования. Особенно ярко эта черта проявляется в «Двух твердынях» и в первой части «Возвращения короля», структура которых в значительной степени напоминает главу «Совет». Эту структуру можно описать словом «переплетение» (interlace).

Толкин, безусловно, был хорошо знаком с этим термином, который часто фигурировал в критике в адрес «Беовульфа», но вряд ли он ему нравился, поскольку рождал ассоциации с не слишком привлекавшими его французскими романами. Разумеется, Толкину было также хорошо известно, что у исландцев короткие рассказы называются ?attr, что дословно переводится как «нить». Можно сказать, что несколько таких ?aettir, то есть переплетенных между собой нитей, образуют сагу; нечто подобное говорил и сам Гэндальф, обращаясь к Теодену: «Многие ристанийские дети, припомнив волшебные сказки и чудесные были [и все их хитросплетения]^[51]

, шутя отыскали бы ответ на твой вопрос» (курсив мой). Толкин вполне мог отдавать себе отчет в том, что все это время использовал в работе английскую версию французского литературного метода под названием entrelacement (чередование), пусть даже в английском языке нет специального обозначения для этого термина. Но как бы эта техника ни называлась, именно ею он был намерен воспользоваться.

Это становится очевидным из структуры повествования с начала «Двух твердынь» и до главы 4 «На Кормалленском поле» книги VI в томе «Возвращение короля». Я попытался изобразить это в виде схемы, которую, правда, пришлось несколько упростить. Так, на ней не изображено непродолжительное расставание Леголаса и Гимли в главе 7 книги IV; для полного описания перемещений всех персонажей 15 марта потребовалась бы отдельная схема; и, разумеется, на ней присутствуют лишь Хранители, но не фигурируют другие герои трилогии. В то же время схема может служить иллюстрацией того, как выглядели различные сюжетные линии этих частей и как они «переплетались» между собой.