Дж.

У собора начались речи. Толпа согласно внимала ораторам. Юноши, поставленные перед выбором, по обыкновению, воображали себе героическую смерть. Старики вспоминали прожитые годы с затаенной гордостью, будто собственных детей; пытались отыскать доказательства того, что хитростью и умеренностью можно добиться от жизни большего. В конце концов, жизнь всегда лучше смерти, хотя наивная храбрость погибшего героя глубоко затрагивала сердца – ведь старики тоже когда-то были молодыми и наивными, однако суровая школа жизни значительно умерила юношескую восторженность. Итак, молодежь с ликованием превозносила героическую гибель, а старики вспоминали, какой ценой досталось им выживание.

– О Шавез, мой великий соотечественник! – воскликнул перуанский посол. – Родина гордится тобой и в моем лице склоняется над твоим гробом, воздавая тебе почести. И пусть родные оросят могилу слезами, однако нациям не пристало рыдать и жаловаться на судьбу; твоя отчизна славит тебя, ее знаменитого сына, пожертвовавшего жизнью ради светлых идеалов…

Люди, собравшиеся полукругом вокруг катафалка и на ступенях собора, расступились, пропуская группу обмороженных горных проводников с носилками, заваленными венками из альпийских цветов – эдельвейсов, арники, незабудок и рододендронов. Носилки установили по обе стороны у входа в собор.

– Мы увидимся с тобой там, за облаками, – произнес один из проводников, хлопая себя по обмороженным щекам.

– С самого раннего детства ты отличался неукротимой энергией, – продолжил посол, – и твоя смерть служит тому ярким примером. Сильный и смелый, ты пролетел над вечными снегами высочайших вершин на хрупком аэроплане, как символ отваги и гениальности человеческого разума.

Мэр объявил, что именем погибшего героя назовут городскую площадь.

На панихиде присутствовали родственники авиатора и высокопоставленные зарубежные гости. Все стояли, устремив глаза в сумрак собора, где не блестела даже золотая утварь. От плит пола веяло холодом; здесь, в церкви, а не на усыпанных цветами улицах, благочестивая паства пыталась отказаться от желания жить.

– Шавез, отчаянный смельчак, неукротимый храбрец, увидевший Альпы с высоты птичьего полета и покоривший их, – возвестил каноник, – гордый, отважный юноша, быстрее орла пронесшийся над горами и долинами; Шавез, триумф которого заставил нас трепетать в восхищении… Шавез покинул наш бренный мир.

В соборе Дж., стоя рядом с мсье Шувеем и Матильдой ле Дирезон, размышлял об Эннекенах. Камилла готова была стать его любовницей. Мсье Эннекен не осмелится стрелять в Дж. еще раз – супруга наставила ему рога, однако отомстить за себя он так и не смог, а потому последующая измена значения не имела. Ему придется признать право жены завести любовника – разумеется, с соблюдением всех правил приличия, – при условии, что ему самому это обеспечит определенную свободу и не доставит дальнейших неудобств. Камилла проникнется к нему благодарностью и будет обожать и любовника, и супруга – впрочем, по-разному. Изредка выполняя супружеский долг, она будет искренне считать, что по-настоящему принадлежит только своему возлюбленному, ради которого и терпит домогательства мужа.

В соборе горели сотни свечей; в потоках нагретого воздуха пламя мерцало и колыхалось; огоньки по соседству тянулись друг к другу, будто совещаясь между собой; пламя вспыхивало; одни язычки пламени вздымались ввысь, а другие, наоборот, пригибались, распластывались вокруг фитиля, словно в поисках воздуха.