– Там в автобусе десять женщин, – сказал Руслан. – Договоримся, они уедут с тобой. Не договоримся, они уедут со мной. Вздумаешь ломать мне руки – отпущу кнопку. Поговорим?
Кивком головы Руслан указал на бетонный гроб проходной.
– Поговорим, – согласился Травкин.
Руслан зашел на проходную первым, повернувшись спиной к обоим русским. Внутри было холодно. На бетонном полу лежали осколки стекла и разбитый маленький телевизор, из тех, по которым смотрят футбол скучающие охранники, и рядом с перевернутым стулом валялась теплая зимняя куртка. Под потолком горела оплетенная сеткой лампа.
Руслан поднял стул, поставил его к стене и сел, расставив длинные ноги в камуфляжных штанах, заправленных в высокие удобные ботинки. В белках его глаз вспухли кровяные жилки, подбородок за два дня оброс жесткой, как обувная щетка, щетиной. Из-под раскрытого ворота камуфляжной куртки виднелась когда-то белая рубашка с вышитой золотом монограммой «РК».
– Ты где-то потерял свою бабочку, – сказал Яковенко.
Руслан покосился на четки в руках сотрудника управления «С», а потом на свое отражение в торчащем из рамы осколке стекла. Его напускная небрежность бесила Яковенко. Похоже, с пультом в руках этот коммерсант чувствовал себя уверенней, чем с автоматом. Благо, в своей прежней жизни он чаще нажимал на кнопки, чем на курок.
– Как поживает мой бизнес? – внезапно спросил чеченец Травкина.
– Твоего бизнеса больше нет. Своих людей ты сильно подставил.
– А что мой дом?
– Я побывал в твоем доме, – сказал Яковенко. – Там пока не застрелили никого, кроме твоей овчарки. Кстати, чего ты держал собаку дома? Нечистое же животное, по вашим понятиям.
Руслан сосредоточенно рассматривал пульт в своих руках.
– Мой дом оформлен не на меня, – сказал чеченец, – неделю назад я оформил его на Милу. И бизнес тоже переписан на Милу. А теперь скажи, Никита, что сделает с Милой Рыдник, если мой брат ее отпустит?
Яковенко и Травкин переглянулись.
– Ты не знаешь, что ответить? Тогда отвечу я. С моей русской женой сделают то же, что с моей немецкой овчаркой.
Травкин откашлялся.
– Я слишком долго жил среди русских, – сказал Руслан, – мне плевать на то, что священно для большинства моих соплеменников. Я сплю с кем хочу, я не держу уразу, и когда мне вчера сказали, что если я засну без молитвы, то шайтан помочится мне в ухо, я ржал полчаса. Но я не допущу, чтобы после того, как я погибну, мать моего будущего ребенка насиловали пьяные солдаты. Я не допущу, чтобы Рыдник дотронулся до нее хоть пальцем. Лучше я убью ее сам. Назови мне способ спасти мою жену, Никита, и можешь забирать автобус снаружи.
Травкин помолчал.
– Я могу увезти ее к себе, – сказал глава «Дельфинов».
– На базу? Это которая на Дальней?
– Ты зачем спрашиваешь, Руслан? Хочешь долбануть по ней «Градом»?
– И что помешает Рыднику арестовать мою жену?
– Не посмеет.
– Допустим, не посмеет. А на что она будет жить, когда все кончится? На что будет жить ее ребенок?
– Тебе стоило подумать об этом перед тем, как отправиться на завод.
– Ты прекрасно понимаешь, что я оказался здесь случайно.
– Ты застрелил офицера.
Руслан помолчал. Потом левой рукой полез куда-то за пазуху. Яковенко напрягся, но все, что достал Руслан, были несколько листов бумаги.
– Это не моя фирма устанавливала систему безопасности завода, – сказал Руслан. – По ящику десять раз сказали, что она моя, но это не так. Все деньги за работы получил Рыдник, а моя компания была просто инструментом для перевода этих денег. Именно поэтому он не мог найти нормального подрядчика. Он взял все деньги, а мне сказал: «Ну, ты чего-нибудь там сделай бесплатно». И сейчас он изымает документы об этом в рамках борьбы с терроризмом. Но часть платежек осталась на заводе. Вот они.
Несколько аккуратных листков бумаги в прозрачной пластиковой папке легли на деревянный стол меж осколков стекла.
– Я не могу подписать с тобой договор, Никита, – сказал Руслан, – никто не будет соблюдать обещаний, данных мертвецу, если не захочет. Но если ты получишь эти бумаги, у тебя будет чем пригрозить Рыднику. Поклянись, что если ты уедешь из города, ты заберешь ее с собой. Поклянись, что если ты останешься, то не отдашь ее Рыднику и не заберешь у нее больше трех четвертей бизнеса.
– Я оставлю ей половину. Обещаю, – сказал Травкин.
Чеченец улыбнулся, как-то бледно и криво.
– Договорились, – сказал он.
Когда они вышли на улицу, автобус с распахнутой дверцей все так же стоял у проходной, и в тридцати метрах за ним сверкали фары джипа. Руслан вынул из кармана ключи и кинул Травкину.
– Садись и езжай, – сказал чеченец.