Джакузи для Офелии

— А для кого? — огрызнулся Черепков с набитым ртом. — Для подружки? Думаешь, не знаю, что подружку твою Рифатом зовут и что он директор магазина, где ты работаешь? И что он, мусульманская его рожа, непьющий, оттого ты и поишь его чаем вместо водки?

— А твое какое дело? — с ненавистью прошипела Алевтина. — Достал уже…

— Ты, Алевтина, где-то права, — неожиданно спокойно сказал Черепков, — насчет того, что я с машинами маху дал. И должность моя, конечно, не такая важная, от бандитов этой должностью не прикроешься. А вот тебе я жизнь испортить могу здорово. И твоему хахалю тоже. Шепну кое-кому из начальства — ну, им-то это ничего не стоит, позвонят они кое-куда, и наедут, к примеру, на ваш магазин сразу налоговая, полиция и крыша! Это я к примеру говорю…

— Что ты хочешь? — хмуро спросила Алевтина.

— Я у тебя поживу несколько дней, — сказал Черепков так твердо, что у Алевтины язык не повернулся напомнить ему про сволочей-соседей и про покладистого мужа, который когда-нибудь все же вернется из своей долгосрочной командировки.

Пока государственный зять Серафимы Петровны Оглоуховой бурно выяснял отношения со своей бывшей любовницей, а Лола тихо сидела в квартире в обществе кота, песика и попугая, Леня Маркиз не терял времени даром. Он шел по горячим следам, потому что интуиция подсказывала, что время терять нельзя и что скоро загадочная история, в которую влипла Лолка по собственной глупости, так или иначе разъяснится.

Леня остановился перед ярко светящейся неоновой вывеской «Касабланка». Ниже более мелкие буквы сообщали: «Русская и кавказская кухня. Напитки. Русский и американский бильярд».

В само заведение, расположенное в просторном полуподвале, можно было спуститься по короткой металлической лестнице. Длинное помещение со сводчатыми потолками было заставлено бильярдными столами, над зеленым сукном которых низко нависали яркие люминесцентные лампы. По контрасту с их ярким светом остальная часть просторного помещения казалась особенно темной, и такими же темными казались личности, которые в этой подозрительной полутьме сидели за столиками на двоих или на четверых, сосредоточенно выпивая и обсуждая свои темные дела.

Вокруг бильярдных столов расхаживали молодые люди в рубашках с закатанными рукавами, картинно размахивали киями и обменивались репликами, непонятными посторонним.

Когда-то Леня неплохо играл в бильярд, его покойный учитель Аскольд, в память о котором Маркиз назвал своего кота, говорил, что эта игра дисциплинирует ум и обостряет внимание, но в последнее время ему было не до игры. И сегодня Леню интересовали не бильярдисты, а один из людей, прочно обосновавшихся за столиком в полутьме подвала.

Это был симпатичный старичок весьма благообразного вида, которого вполне можно было принять за престарелого профессора или даже академика. В действительности он был в прошлом вором-домушником необычайно высокой квалификации, о котором рассказывали легенды. Именно он в восьмидесятом году умудрился вывезти всю обстановку из квартиры городского прокурора, убедив прокурорскую жену, что муж купил новую мебель и велел срочно увезти старую. Прокурор рвал и метал, топал ногами, поднял на ноги всю полицию, но безумно дорогая по тем временам мебель растворилась без следа. Вскоре прокурора сняли «за нескромность» и отправили далеко на север, а мебель всплыла в квартире директора крупнейшего гастронома. Впрочем, и у самого этого директора вскоре при удивительных обстоятельствах пропала шкатулка с редчайшими изумрудами, и этот подвиг тоже не обошелся без нашего домушника. Поговаривали, что в потайном отделении одного из прокурорских шкафов прятался его подручный, лилипут, который просидел в шкафу больше суток и впустил своего босса в квартиру, как только представился подходящий момент.

Несмотря на такой блестящий послужной список, к тому времени, когда знаменитый домушник вынужден был по возрасту и состоянию здоровья удалиться от дел, его накопления оказались недостаточными для поддержания привычного образа жизни, а пенсии при его героической профессии не начисляют, так что старичок не отказывался от случайных, даже небольших, заработков. Летом он часами просиживал на скамейке в знаменитом «Катькином садике», под сенью памятника Екатерине Великой, играя в шахматы с такими же благообразными старичками, а зимой перебирался сюда, в бильярдную «Касабланка», где его и могли найти люди, заинтересованные в профессиональной консультации.

— Здравствуйте, Иван Игнатьевич! — приветствовал старичка Маркиз, подсаживаясь к нему за столик. — Как ваше драгоценное здоровье?

— Здравствуй, голубь, — отозвался старик, — на здоровье не жалуюсь. Вот скучно только… помнится, в прошлый раз ты меня в шахматишки-то обставил, так, может, дашь старику возможность отыграться?

Он расставил на доске фигуры и махнул рукой. В «Касабланке» старика уважали. Из полутьмы тут же появился официант.

— Принеси, голубь, две чашки кофе по-турецки, — распорядился Иван Игнатьевич, — само собой, с коньяком… ты знаешь, как я люблю.

Он сделал ход и посмотрел на Маркиза.