Джанет продала душу дьяволу

Но вот понадобилась ему какая-нибудь старая приличная женщина, чтобы смотреть за порядком в его доме, вести хозяйство и кормить его обедом; кто-то порекомендовал ему старую негодницу Джанет Мак-Клоур, так ее звали все в нашем местечке, порекомендовал, а затем предоставил ему самому решить, на ком остановить свой выбор. Многие пытались отсоветовать ему брать к себе в дом эту женщину, потому что Джанет была более чем в подозрении у большинства лучших людей в Больвири. Еще давно когда-то она питала нежные чувства к одному драгуну, а затем чуть не тридцать лет не ходила к исповеди и к причастию; кроме того, некоторые парни видели, как она шатается одна в сумерки и даже поздно вечером по таким местам, куда ни одна порядочная и богобоязненная женщина и заглянуть не решится, и все ходит и бормочет что-то про себя, а что, никто разобрать не может! Ну, как бы то ни было, а указал на нее первым пастору наш местный лорд. В ту пору мистер Соулис так дружил с лордом, что не было на свете такой вещи, которой бы он не сделал в угоду лорду. Когда люди говорили ему, что Джанет сродни дьяволу и что она предалась нечистому, то мистер Соулис отвечал, что все это вздор, глупые суеверия; вот какого он был тогда мнения о таких вещах; а когда перед ним раскрыли библию на том месте, где упоминается об Эндорской колдунье, он захлопнул книгу и сказал, что те времена давно прошли, что никаких колдуний на свете больше нет и что теперь милостию Божьей дьявол укрощен и побежден.

Когда всему клану стало известно, что Джанет Мак-Клоур поступает в услужение к пастору мистеру Соулису, то народ прямо-таки словно белены объелся: все обозлились на нее, да и на него вместе с нею, и некоторые женщины, преимущественно жены проводников, которым все равно делать нечего, собрались у ее двери, обступили ее дом со всех сторон и ну попрекать и корить ее всячески; и срамили они ее как только могли, всем, что только было известно о ней, и даже тем, что никому не было известно и чего, быть может, никогда и не было… и солдатом ее попрекали, и парнями, и двумя ключами Джона Томсона, которых она, быть может, никогда и в глаза не видала, и попрекали, и срамили ее, и орали у нее под окнами что было мочи, так, что на том конце улицы слышно было. Но Джанет, это вам скажет всякий, вообще была баба не говорливая, умела держать свой язык на привязи; бывало, что ты ей не говори, она словно и не слышит тебя, идет себе и рта не раскрывает, как истукан какой, даже головы не поворотит, и вообще она ни в какие ссоры и дрязги с другими женщинами никогда не ввязывалась, никого не задевала и всегда проходила сторонкой мимо всякого шума или неурядицы, а потому люди обыкновенно не мешали ей идти своей дорогой, и она, со своей стороны, предоставляла им идти их путем и при встрече всегда проходила мимо, не сказав никому ни «здравствуйте», ни «прощайте», не пожелав никому ни «доброго вечера», ни «доброго дня». Только когда удавалось кому-нибудь вывести ее из себя, о, тогда у нее неизвестно откуда что и бралось! Язык у нее был такой, что мельничному жернову было не угнаться за ним; даже мельника она оглушить могла, а уж тот ли к шуму не привычен! И вот, как встала она, да вышла тогда к бабам, да как принялась их всех честить на чем свет стоит, так все-то самые старые, самые гнусные сплетни, какие когда-либо ходили по Больвири, все-то она откуда-то повыкопала, да и выложила им на этот раз. И если кто из баб скажет слово, она на него тотчас два, и десять, и двадцать, пока наконец бабы не рассвирепели и не накинулись на нее все разом, схватили ее, сорвали с нее платье да и поволокли ее по всему местечку к воде, к реке Дьюль, чтобы испытать, ведьма ли она на самом деле или нет, и посмотреть, потонет она или поплывет. А негодница эта ну давай орать, вопить и кричать так, что ее и под «Висячим Шоу» слышно было, и отбивалась она от баб, как десять женщин, такая у нее сила была, и царапала, и щипала, и колотила направо и налево, и не одна из баб еще долго после того носила на своем теле и на лице следы ее когтей и кулаков. И в самый-то разгар побоища, как вы думаете, кто явился к ней на выручку? Некто иной, как наш новый пастор.

– Женщины! – крикнул он, а голос у него был зычный. – Приказываю вам Именем Господа отпустить ее!

Тогда эта бесстыдница Джанет прямо, можно сказать, обезумела от страха, кинулась к нему, повисла на нем и молила ради Христа заступиться за нее и спасти ее от этих кумушек, а те со своей стороны стали выговаривать ему все, что о ней было известно, и стали поносить ее всячески, и даже больше того, сказали, что на самом деле было, но и это не помогло.

– Женщина, – обратился пастор к Джанет, – правда это, что они говорят?

– Вот видит Бог, который знает все мои прегрешения! – воскликнула она. – Он знает, что во всем этом нет ни одного слова правды! Бог свидетель! Кроме одного только парня, которого я любила, я всю жизнь свою была честной женщиной!