Джейн Остен и ее современницы

Уильям Годвин женился во второй раз. Для его избранницы, миссис Клермон, это тоже был второй брак, и она привела в его дом двух детей от первого брака: сына Чарльза и дочь Джейн. Потом появился на свет их общий с Годвином сын Уильям.

Мэри жила только книгами, была настоящей «аристократкой духа», питала некую брезгливость по отношению ко всем «низменным» житейским проблемам и не стеснялась открыто бунтовать против мачехи, выражая презрение к ее мелочности и мещанским вкусам. Мэри называла себя «хозяйкой воздушных замков» и позже, вспоминая юность, писала: «Грезы были моим прибежищем».

Как это ни удивительно, поддержку в своей «борьбе» она нашла в сводной сестре – взбалмошной, талантливой, пылкой Джейн Клермон. Девочки были одногодками и быстро подружились. Джейн истерически обожала Мэри и во всем ее копировала. А Мэри казалось, что Джейн куда больше похожа на Мэри Уолстонкрафт, чем её родные дочери – сама Мэри и Фанни. И любила Мэри сводную сестру куда горячее, чем родную.

Подрастая, Мэри все больше отдалялась от Фанни, считала ее безвольной, слабой и недалекой – а потому недостойной сочувствия. Когда Мэри и Джейн восставали против второй миссис Годвин, кроткая Фанни, напротив, пыталась всячески угодить мачехе. Но все ее старания привели только к тому, что в родном доме она была низведена до положения служанки. Мачеха день за днем растравляла ее раны, а младшая сестра в своем детском эгоизме не желала понимать ее страданий.

Что касается Уильяма Годвина, то он сдержал обещание, данное Мэри Уолстонкрафт: он был добрым отцом Фанни и не делал различий между ней и родной дочерью. Правда, он по-разному оценивал их природные дарования, но в этом он был не по-отцовски объективен. Вот выдержка из его записок того времени, когда Мэри было тринадцать, а Фанни пятнадцать лет: «Фанни спокойного, скромного, застенчивого нрава, но не без ленцы, что составляет ее самую большую слабость, однако она рассудительна, приметлива, с замечательно ясной и твердой памятью и склонностью судить самостоятельно, полагаясь на свои суждения. Моя дочь Мэри во многом составляет ей полнейшую противоположность. У нее на редкость смелый, порой даже деспотичный, деятельный ум. (…) Я нахожу, что моя дочь необычайно хороша собой. Фанни не назовешь красивой, но в целом она мила».

На могиле матери. Гравюра XIX века

Он любил их обеих. Но в то время, подобно Золушкину отцу, он уже никак не мог защитить своих девочек. Он и себя-то защитить не мог. Ему повезло еще меньше, чем его жене: Мэри Уолстонкрафт умерла прославленной, а он пережил свою славу. Все общество было возмущено его мемуарами, в которых он довольно откровенно пересказал биографию Мэри Уолстонкрафт. Даже друзья посчитали, что люди приличные не сплетничают о покойниках.

Когда Мэри исполнилось четырнадцать, ее вражда с мачехой достигла предела, и Мэри даже заболела на нервной почве: у нее начала отниматься рука. Врачи во всем видели признаки самой распространенной болезни – чахотки – и посоветовали отправить девочку куда-нибудь подальше от душного Лондона. Один из почитателей Годвина, Уильям Бэкстер, предложил его дочери погостить в своем поместье в Шотландии. Он согласился взять не одну, а двух девочек сразу. Сначала предполагалось, что с Мэри поедет Фанни – старшая и разумная, но в последнюю минуту ее заменила Джейн.

В горной Шотландии, вдали от суровой мачехи, Мэри выздоровела и буквально расцвела. Позже она всегда с удовольствием вспоминала эту поездку.

* * *

Неизвестно, как бы сложилась судьба Мэри, Джейн и Фанни, если бы в январе 1812 года Уильям Годвин не получил восторженное письмо, в котором были и такие строки: «Имя Годвина всегда возбуждало во мне чувства благоговения и восторга. Я привык видеть в нем светило, яркость которого чересчур ослепительна для мрака, его окружающего… Я занес было Ваше имя в список великих мертвецов. Я скорбел о том, что Вы перестали осенять землю славой Вашего бытия. Но это не так; вы еще живы и, я твердо уверен, по-прежнему озабочены благоденствием человечества».

Автор письма тоже был озабочен благоденствием человечества. Звали его Перси Биши Шелли. Двадцатилетний баронет, в будущем – гениальный поэт, великий классик английской литературы. Вряд ли о великом будущем Шелли мог догадываться Уильям Годвин, когда пригласил к себе в гости восторженного юнца. Обнищавшего Годвина больше интересовало другое будущее Шелли – значительное состояние, которое тому предстояло унаследовать вместе с титулом. Так что, к вящей радости отца семейства, на ближайшие годы Перси Биши Шелли стал завсегдатаем гостиной Уильяма Годвина. Годвин вел с Шелли глубокомысленные беседы о мироустройстве и месте Человека в нем, а Шелли обеспечивал материальными благами домочадцев своего кумира.

* * *