Джек-потрошитель с Крещатика

Утка с яблоками — любимое блюдо Персефоны.

Киевица Михайлина любила заедать сырами магическую настойку на белом вине, Киевица Забава — шампанское с устрицами, демократичная Киевица Ольга предпочитала вареники, а Киевица Роксолана — русальскую яичницу из трех десятков яиц, замешанных на пяти заклинаниях. Кто из них любил жареную картошку, кабачки, голубцы, заливное, икру, салаты и прочее — Даша Чуб уже не запомнила.

Но на все это изобилие не рекомендовалось даже смотреть, еще лучше — даже не нюхать, чтоб не сойти с ума от вожделения.

От горячей еды шел такой изумительный пар, что Землепотрясная то и дело глотала слюни и демонстративно зажимала пальцами пухлый и возмущенно сморщенный нос.

— И все это мы не должны есть, пока оно не остынет и не станет совсем холодным? Вася — садистка! — громко проскандировала она в сторону кухни. — Вася — тиран и деспот!

— Просто, пока идет пар, им питаются душечки. Мертвые могут угоститься лишь паром от еды, — объяснила Акнир. — Потому, пока она горячая, едят как бы они…

— А нас в это время можно морить голодом, да?

— Это Деды́…

— А по-моему, это дедовщина!!!

Чуб с болью посмотрела на жареную картошку и кабачки:

— ОК, не знаю как, но давай попытаемся еще поработать…

От ритуального огня в камине стало так жарко, что Даша и Акнир перемещались по ковру босиком.

На полу, на ковре и диване неровными стопками лежали распечатанные из Интернета картины Вильгельма Котарбинского. Некоторые из них были разложены на ковре в виде длинных «змей».

— Вот этот мне больше всех нравится, — показала Даша на самую длинную «змеюку». — Готический комикс «Русалка». Точнее, он называл ее «Гоплана» — это типа русалка по-польски. Смотри, — рука Чуб легла на первую картинку, — вот на первой картине девушка тонет в море и всплывает утопленницей. На второй — она превращается в русалку, на третьей — резвится с другими русалками в море, на четвертой — влюбляется в живого парня и ластится к нему волной, а вот — волна уже захватила его, убила, и теперь она ласкает утопленника… Гоплана получила любимого. Котарбинский написал целую сказку! — А ты на что смотришь? — спросила Чуб.

— На «Войну».

Акнир положила рядом две открытки с двумя разными девами. Обе с мечами в руках, но одна — еще молодая, а вторая — усталая, темнокрылая, с темными кругами вокруг глаз.

— Он нарисовал войну два раза. Но разной… И в ХХ веке было две мировые войны. Причем вторую он не застал: умер на двадцать лет раньше. Но предсказал ее. Он предсказал даже холокост, — Акнир показала на зависшую над головой страшной дамы-войны черную шестиконечную звезду Давида.

— Ну и могильно-поминальная тема в его творчестве развита очень, — указала Даша на разложенную в виде пасьянса коллекцию изображений могильных памятников, прекрасных покойников и покойниц.

«Могила самоубийцы» — кладбищенский камень, помеченный одиноким белым цветком, из корня которого течет черно-красная кровь. «Кончено» — прекрасная дева, испускающая последний вздох на смертном одре. «Дочь Аира» — лежащая на поминальном столе в окружении огней и плакальщиц. «Умирающий воин», «Смерть гладиатора», «Смерть кентавра», «Смерть орла», «Предчувствие смерти», «После смерти»…

— А Катя еще говорила, что он был веселый оптимистичный человек, — буркнула Чуб. — А я вот так погляжу… Либо трупы, либо кладбища, либо поминки, — сказала она, откладывая в сторону все погосты, надгробия, колумбарии и урны с прахом. — Буквально руководство по празднованию Дедóв.

— Но ведь Деды́ — вовсе не грустный праздник, — сказала Акнир. — В этот день ты можешь встретиться со своими близкими душечками, поговорить по душам, вспомнить все лучшее о них… И картинки Котарбинского вовсе не грустные. Интересно, если он видел призрак бывшей жены, возможно, он видел и другие привидения?

— И давно вид привидений стал поводом для оптимизма? — полюбопытствовала Чуб. — Вау! — возопила она. — Я нашла! Разве это не наша девочка? — Землепотрясная вытащила из вороха неразобранных картинок одну, с названием «Чайки». — Взгляни-ка на личико…

В воде, среди водяных лилий, лежала очередная красавица утопленница. Над ней кружили белые птицы.

— Утопленница? — сказала Акнир. — Похожа, похожа. То же лицо! Это она — Ирина Ипатина!